Японцы в Японии

Начиная с таких классиков японской литературы, как Фтабатэй Симэй, подаривший японцам творчество Тургенева, Токутоми Рока, совершивший "паломничество" в Ясную Поляну к Толстому, крупнейшие японские переводчики русской литературы по праву вписали свои имена в культурное наследие Японии. Еще студентом в Варшаве я познакомился с сыном известного японского переводчика Достоевского и Толстого Ёнэкава. С самим отцом мне встретиться не довелось: незадолго до моего приезда в Японию он умер. В Варшаве сын Ёнэкава рассказывал, что его отец прямо-таки благоговейно относился к русской классической литературе, считая, что она целая эпоха, особая ступень в познании японцами русского народа — его истории, его души. Мне запомнились, прямо скажу, тогда удивившие меня слова Ёнэкава: русская литература убеждает в том, что между нами существует много общего, прежде всего в понимании жизни, в восприятии ее, в подходе к ней.

Неверно было бы думать, что русская литература оказалась воспринята лишь небольшой подготовленной частью японской интеллигенции. Одна встреча явилась для меня убедительным подтверждением общепризнанной демократичности русской литературы. Она произошла в сорока километрах от Токио, на окраине городка Хатиодзи, где расположен театр "Синсэй сакудза" — одно из интереснейших явлений культурной и общественной жизни Японии.

Театр дружбы

На небольшом земельном участке стоит театральное здание, окруженное с трех сторон небольшими горами. Уступами возносятся жилые строения. У их основания общая столовая, рядом детский сад и ясли. Чуть в стороне медпункт, бассейн. Здесь живет единой коммуной коллектив "Синсэй сакудза".

О деятельности театра мы говорили в доме одного из его создателей, в прошлом известной актрисы, ныне режиссера и драматурга Михо Маяма.

— Наш театр возник в октябре 1950 года. Его создателями были три человека — Косэн Кисимура, Кокити Микимура и я, — рассказывала М. Маяма. — Перед нами стояла трудная задача — завоевать зрителя, с одной стороны, уставшего от тягот войны, а с другой, в какой-то мере усыпленного переменами в послевоенной Японии. Предстояла борьба с кино и телевидением, но нам помогала уверенность в силе театрального искусства, которому мы служили, вера в то, что его никогда не сможет заменить ни кинематограф, ни телевидение.

Остро стоял вопрос репертуара. И в этом нам неожиданно помог сам зритель. Готовясь к первому представлению, которое было решено показать работникам текстильной фабрики, мы остановились на двух произведениях: пьесе Дзюндзи Киносита "Сказание о Хикоити" и на любимом мной чеховском "Медведе". Мы думали, что зритель лучше примет традиционное "Сказание", но получилось наоборот. Блистательный поединок двух равных (мужчины и женщины) произвел огромное впечатление на японских женщин, которых было большинство в зале. Оставшись после спектакля, работницы с жаром говорили о том, что пьеса Чехова заставила их по-новому взглянуть на себя, другими глазами увидеть свою жизнь, научила верить в свои силы. Тогда мы поняли — вот он, наш зритель. А репертуар для него мы решили создавать сами.

С этого времени и начинается деятельность Михо Маяма как драматурга, для которого наряду с лучшими образцами японской и мировой классики не менее важной школой явилась русская литература. Дочь японского классика, писателя-драматурга Сэйко Маяма, Михо Маяма пошла по стопам своего отца. Появляются пьесы "Доро кабура", "Ято" и другие. Многие вошли в репертуар японских театров. Несколько лет назад любители театра "Кабуки" были поражены: автор пьесы "Ято" и ее режиссер — женщина, М. Маяма. Это случилось впервые в истории "Кабуки", где даже женские роли исполняются мужчинами.

В год нашего отъезда из Японии имя Михо Маяма вновь появилось на афишах "Кабуки": шла ее пьеса о знаменитом актере этого театра Эносукэ, роль которого исполнял его внук — молодой Эносукэ, один из ведущих актеров "Кабуки". На премьере пьесы нас ожидал сюрприз: одно из действий происходит в Лондоне, в репетиторской знаменитого Дягилева. Сюда, привлеченный его славой новатора балета, приезжает Эносукэ. Вся эта сцена идет на русском языке, что само по себе невиданный факт в истории наиболее традиционного из японских театров. После представления, оказавшись при содействии Маяма за кулисами, где нас ожидал в своей гримерской Эносукэ, мы разговорились с актером. Как оказалось, результатом встречи его деда с Дягилевым явилось внесение в традиционное японское танцевальное представление некоторых новых балетных элементов, что объясняется влиянием русской балетной школы, представителем которой был Дягилев. Таким образом Эносукэ стал как бы предвестником будущего глубокого влияния русского балетного искусства на японскую культуру.