Ярче солнца

Кит с медсестрами доставляют корабельщиков, которые пережили первый взрыв, и их прибытие сопровождается новым всплеском лихорадочной активности — там повязку, здесь швы, и сверху приладить зеленый пластырь.

Травм оказывается не так уж много. По крайней мере, физических. Но я вижу, как в глазах у людей разгорается отчаяние, когда они постепенно осознают, что взрывы не просто убили еще девятерых наших людей: они убили всякую надежду на возможность приземления.

В тот же день ремонтные бригады начинают осматривать Больницу. Как и говорила Эми, лифт на криоуровень вышел из строя. Кабели оборвались, а сам лифт упал в шахту, но на этом разрушения кончаются.

Когда все более-менее приходит в норму, я делаю общий вызов и прошу жителей собраться в саду при Больнице. Старейшина заставил бы всех снова подниматься к хранителям, но я понимаю, что люди сейчас меньше всего хотят отрываться от родного и знакомого уровня фермеров, особенно если дорога лежит едва ли не через само место катастрофы. Статуя Старейшины времен Чумы — традиционная площадка собраний для передачи полномочий, и это кажется мне подходящим, учитывая то, что я собираюсь сказать.

— Эй, погоди! — окликает меня Барти по пути от Регистратеки в сад. Я не отзываюсь, но немного замедляю шаг. — Это правда? — спрашивает он, поравнявшись со мной. — Корабельщики в Регистратеке говорят, что мостик взорван.

— Да, — буркаю я.

— Ты им скажешь? — продолжает Барти» стараясь успевать за моими торопливыми шагами. — Мне кажется, нужно рассказать всем о мостике. И о том, что теперь мы не можем приземлиться.

— Да ладно, Барти, тебе так кажется? — Я даже не пытаюсь скрыть издевку. — А я-то думал чуток передохнуть, потом, наверное, перекусить. Звезды! Или, может, стоит пойти кино посмотреть, прямо не знаю!

Барти успокаивающе поднимает руки, но лицо у него сердитое.

— Ты никогда ничего не делаешь, пока тебя носом не ткнут, — говорит он. — Откуда мне было знать, что в этот раз не так?

— Долбаный ты лицемер, — выплевываю я. — Только и вынюхиваешь, где я облажался, и в итоге не замечаешь ничего, что я делаю правильно.

Барти фыркает, и в том звуке я слышу все то презрение и насмешки, с которыми мне так долго приходилось мириться, — от него, от всех, кто беспрерывно обвинял меня с той самой секунды, как умер Старейшина. И я по горло этим сыт.

— Хочешь быть Старейшиной? — спрашиваю громко. — Отлично. Будь. Тогда поймешь, каково это — смотреть, как умирают твои друзья. Знаешь, где я был, пока ты тут весь день фигней страдал? Я был на мостике, я стоял в дверях, когда он взорвался. Я смотрел, как Пристина, Хайле, Бриттни и остальных затягивает в космос. Смотрел, как Шелби цепляется за стул, видел слезы в ее глазах, когда она тянула ко мне руку. Но я дал ей умереть, чтобы спасти Машинное отделение. И весь корабль, космос его побери.

Я шагаю к перилам, отвернувшись от него, и оглядываю уровень фермеров.

— Ты дал Шелби умереть?

— Я смотрел, как она умоляла спасти ее, а потом заблокировал дверь.

Нет, нет, нет, нет, нет.

На секунду Барти замирает и просто молча пялится на меня. Я продолжаю идти, и ему снова приходится догонять.

— Возможно, ты все же лучший командир, чем я думал.

— Иди в задницу.

— Я вообще-то извиниться пытаюсь.

— За что? Почему? Кто-то из корабельщиков умер, и я вдруг стал хорошим командиром? Иди ты. Это логика Старейшины. Не моя.

И на этот раз я целенаправленно ускоряю шаг и отрываюсь от него.

Останавливаюсь только под статуей Старейшины времен Чумы. Его бетонные руки подняты в пародии на отеческий жест, и я задаюсь вопросом, глядя в истертое временем лицо, было ли У нас с ним когда-нибудь хоть что-то общее? Ведь мы должны быть генетически идентичны, но… какие решения он бы принял? Пошел бы на то, что собираюсь сделать я?

Сомнительно.

Постепенно сюда подходят люди. Большинство из них — это видно по их несчастным лицам, полны страха и гнева, — уже знают все, что я предполагаю сказать. Некоторые — семьи и друзья главных корабельщиков — подходят ко мне ближе всего.

Когда возле статуи собирается столько людей, что больше уже некуда, я запрыгиваю на постамент так, чтобы оказаться немного выше их. Толпа огромна, но мне видны отдельные лица. Барти стоит почти в самом центре. Док и Кит — ближе к Больнице. Эми — у пруда, чуть поодаль от остальных. На ней куртка с капюшоном, опущенным на лицо, но я знаю, что это она. На мгновение ее взгляд отрывается от земли и встречается с моим, и гордость в ее глазах придает мне сил.