Яркие огни, большой город

Ясный, солнечный день — для тебя даже слишком солнечный. Черные очки, слава богу, при тебе. По Парк авеню катится полуденная толпа. Ты ждешь, что люди будут пялиться на тебя, как на чудище, однако никому ты не нужен. На углу толстяк в шапочке с надписью «Янки» продает с тележки сухие соленые крендельки. Женщина в меховом манто подняла правую руку — ловит такси. Мимо громыхает автобус. Ты осторожно входишь в толпу — так человек, многие годы не входивший в воду, ступает на дно плавательного бассейна.

Аманда говорила: «Люди меняются, в жизни всякое бывает». Ей это казалось вполне сносным оправданием. Ты же хотел, чтобы она все объяснила, хотел знать, кто из вас двоих виноват. И пусть он получит по заслугам. Ты вынашивал планы жестокой мести и в то же время рассчитывал на примирение. Теперь прошлое будет стираться, таять, как при очень быстром прочтении книги, когда первое время память хранит еще какие-то образы, ощущения, а потом в голове остается только название.

Тесто и симпатия

С наступлением темноты возвращаешься на место преступления, чтобы подбить концы. Поскольку журнал отправлен в печать сегодня утром, предполагаешь, что все разошлись по домам. Когда входишь в здание редакции, чувствуешь себя иноверцем, проникающим в храм. Похмелье после «Уолдорфа» не помогает.

Выйдя из лифта на двадцать девятом этаже, сталкиваешься с Призраком. Двери лифта закрываются за твоей спиной.

Призрак стоит посреди приемной, наклонив голову, как дрозд, выискивающий червяков, и здоровается.

Ты испытываешь желание повернуться и удрать. Самое твое присутствие здесь кажется тебе чем-то позорным, особенно после вчерашней ночи. Чем дольше ты ждешь, тем труднее тебе заговорить. Словно он глухой, а ты немой.

— Привет,— говоришь ты чужим, дрожащим голосом.

Он кивает.

— Я слышал, что вы нас покидаете,— говорит он.— Жаль. Если вам когда-нибудь потребуется рекомендация...

— Спасибо. Большое спасибо.

— До свидания.— Он поворачивается и топает к отделу технического редактирования. От этой неожиданной встречи тебе становится грустно — жаль уходить из редакции.

Кидаешь взгляд на зеркало в углу приемной. Дверь Клары закрыта, так же как и дверь, ведущая в тайные покои Друида. За ними темно. В проверке горит свет. Осторожно двигаешь туда.

Меган сидит у себя за столом. Когда ты входишь, она поднимает глаза, но затем опять возвращается к чтению.

— Ты меня еще помнишь?

— Я помню, что мы договаривались пообедать.— Она смотрит в текст.

— Ой, извини ради бога!

Она смотрит на тебя:

— Ты всегда извиняешься.

— Мне нужно было провернуть одно дело.

— И что же, крутое дело?

— Какое там. Дохлое дело, совсем дохлое.

— Знаешь, я тоже человек.

— Ну, извини, извини...

— Да ладно. На тебя в последнее время столько всего валится,— говорит Меган.

— Ну так как? Мы идем ужинать?

— Если ты еще раз пригласишь меня в ресторан, я этого точно не перенесу.— Теперь она улыбается.

— Я быстро. Только вещи соберу.

Едва ты открываешь ящики стола, до тебя доходит, что на сборы уйдет, пожалуй, целая ночь. Тут немыслимое количество барахла: папки, записные книжки, личная и деловая переписка, гранки и верстки, книги для рецензий, спичечные коробки, какие-то бумажки с именами и телефонами, листочки с записями, наброски рассказов, очерки, стихи. Вот, например, первоначальный вариант «Птиц Манхэттена», а вот «Статистический обзор правительства США по сельскому хозяйству, 1981», который был тебе нужен, когда ты проверял статью о разорении семейных ферм. На задней обложке его записан телефон и имя: Лаура Боумэн. Кто такая Лаура Боумэн? Ты мог бы позвонить ей и спросить, где и когда вы познакомились. Скажешь ей, что у тебя, амнезия и ты ищешь зацепки, чтобы вспомнить свое прошлое.

В верхнем ящике обнаруживаешь два пустых прямоугольных пакетика. Точнее, один из них не совсем пустой: внутри черной бумажки белая пыльца. Орудуя кредитной карточкой, выцарапываешь порошок на стол и затем с помощью той же карточки выкладываешь его двумя ровными бороздками. Смотришь на Меган. Она читает. Ты можешь тихонько понюхать порошок, и она ничего не заметит. Достаешь из бумажника банкнот и сворачиваешь его большим и указательным пальцами в тугую трубочку. На двоих этого зелья явно не хватит. С другой стороны, и тебе одному его тоже не хватит — захочется еще. Вечно испытывать неосуществимые желания... может, в этом и состоит самопознание? Во всяком случае, тебе хочется сделать Меган что-то приятное. Для нее это, конечно, экзотика.

— Мег. Подойди-ка на минутку.— Теперь ты повязан. Ты протягиваешь ей трубочку. Она удивленно поднимает бровь.— Это заставит тебя забыть, что ты не обедала.

— Что это?

— Порошок, который прославил Боливию.

Оно осторожно подносит купюру к носу и наклоняется над столом.

— Бери еще,— говоришь ты, когда она возвращает тебе трубочку.

— Точно?

— Конечно.— Тебе хочется, чтобы она поскорее расправилась с этим зельем.

Мег шевелит носом, как кролик, и нюхает:

— Спасибочки.