Яркий Миг

«С чего бы это?» – пронесся вопрос где-то на границе моего сознания. – «Может, потому что теперь я стал непосредственным участником иллюзии, а не сторонним ее наблюдателем? Или причина кроется в чем-то еще?»

Но размышлять о подобном было некогда, ведь Теодор Стрикс, чьи тяжелые шаги обозначались глухим ударом каблука по деревянному полу повозки, подошел ко мне почти вплотную и остановился, внимательно оглядывая помещение. Замерев, я смотрел ему прямо в лицо, до боли стиснув зубы и сжав пальцами рукоятку револьвера. Он скользнул по нам взглядом. Затем еще раз. В какой-то момент мне показалось, что он задержал глаза на мне чуть дольше.

«Заметил!» – тут же пронеслось в голове. – «Увидел! Он знает, что мы здесь!».

Но он отвел взгляд. Не знаю уж, что именно он видел перед собой в данную минуту, вместо меня, Яркого и Джанко, но это не вызвало у него ни капли интереса. Каждый мускул на лице убийцы был напряжен, Теодор Стрикс походил в ту минуту на дикого зверя, хищника, выслеживающего свою добычу. Но в глазах читалась лютая холодная злоба, не свойственная ни одному хищнику. Только человек умел так ненавидеть.

– Я же сказал, что здесь никого нет, – Ромул появился в дверях. – Только театральный реквизит.

На лице Теодора отразилось разочарование и гнев, лишь на мгновение, а затем оно снова стало каменным. Но я видел, точно видел, что он потерял контроль над собой. Словно бочка с порохом, он готов был вот-вот взорваться и, пожалуй, очень бы этого хотел. С радостью он отдал бы приказ расстрелять весь табор, убить всех и каждого, женщин и детей, и сам бы без сомнения присоединился к этой резне. Так он бы выпустил пар, выместил бы злобу за то, что мы с Ярким снова ускользнули из его лап. Но он не мог – существовали правила, которые даже ему, Теодору Стриксу, приходилось соблюдать.

Гвардейцы вслед за своим командиром покинули повозку, и дверь за ними закрылась. Но мы продолжали сидеть в мареве иллюзий еще минут пятнадцать или двадцать, пока вдруг всё не пропало, развеялось, словно дым, и я ощутил, как легче стало дышать и прояснилось сразу в голове. И не только мне одному. Джанко шумно выдохнул и обессиленный откинулся назад. На его лице блестели крупные капли пота. Прикрыв глаза, он дышал полной грудью и выглядел как человек, пробежавший только что марафон.

– Спасибо, – тихо проговорил я, и Джанко в ответ устало улыбнулся.

Отдышавшись, он, наконец, открыл глаза и внимательно посмотрел на меня. Впервые за этот вечер он предстал передо мной преисполненный серьезности.

– Ты спас от беды нашу глупышку Аду. Поверь мне, писатель, что как бы ни была она дорога своему брату или кому-то еще в таборе, нет ни здесь, ни на всем остальном свете человека, который дорожил бы ею более, чем я.

Мы встретились взглядами, и мне тут же стал ясен весь смысл слов Джанко. И пусть сказал он совсем немного, все остальное читалось в глазах. Карих глаза саббатийца, опытного иллюзиониста, по всей видимости, заправского шутника и весельчака, а также человека, влюбленного глубоко и по-настоящему, однако в ту, которая никогда не ответит взаимностью. Хотите верьте, а хотите нет, но всё это я действительно увидел в его глазах, преисполненных благодарности, печали и легкой иронии, с которой он привык смотреть на мир. Больше не нужно было ни о чем спрашивать и благодарить.

В дверь заглянул Ромул и произнес:

– Ушли. Вот видишь, друг, я же обещал, что мы сумеет спрятать вас так, что никто не отыщет. Эти хваленые ищейки не смогли увидеть вас у себя под носом.

– Благодарю тебя, Ромул, – ответил я, наконец, выдохнув и расслабившись, осознавая, что смертельная опасность в очередной раз миновала нас. – И прошу прощения, что сомневался.

Тот лишь ухмыльнулся в ответ.

– Как насчет составить нам компанию у костра? Ужин почти готов.

– С радостью.

– Отлично.

Ромул скрылся за дверью и, обернувшись на Джанко, я вновь увидел его широкую улыбку.

– Пойдем, писатель, – позвал он меня, вставая. – Выпьем вина. Мне бы не помешало.

«Мне тоже», – согласился я мысленно, следуя за ним.