Ярко-серый

Наконец мы добрались до этой дыры – центра изменения цвета. Разумеется, это незаконно, но что только не сделаешь, чтобы улучшить судьбу собственного ребёнка. Заведение с первого взгляда вызывало недоверие и неприязнь: представьте себе обшарпанный полуподвал с заколоченными окнами и изрисованными стенами. Тесную комнатушку, в которой столпились подозрительные, издёрганные, неряшливо одетые люди.

Они сидели на единственной колченогой скамейке или стояли, переминаясь с ноги на ногу, и ожидали одного – когда откроется грязно-белая дверца и врач, если его можно так назвать, начнёт приём. Мы с Киновером встали в уголке и тоже стали ждать, украдкой разглядывая других посетителей. Зелёные и сине-зелёные, пришедшие сюда в надежде преобразиться и примкнуть к тёплой части спектра. И глубоко-фиолетовые, пришедшие сюда, очевидно, лишь за тем, чтобы перестать быть таковыми.

Мы прождали добрых полтора часа, прежде чем приём начался, и ещё столько же – пока до нас дошла очередь. И в ту минуту, когда я уже затаила дыхание и протянулась к ручке двери, в приёмную с криками ворвалась какая-то женщина, почти кубарем скатившись по лестнице. Её волосы неопределённого цвета были растрёпаны, вульгарные сетчатые чулки порваны, а один из высоких тонких каблуков отломан. Она рванулась ко входу в кабинет под возмущённый ропот очереди, и когда кто-то попытался остановить её, жутко и нечленораздельно рыкнула что-то, ударив его по рукам. Даже сквозь толстый слой карминно-красной пудры было заметно, что с кожей женщины что-то не так.

– Кто там шумит? Сейчас пойдёте вон отсю… – начал было ворчать "доктор", высунув из кабинета крючковатый жёлто-зелёный нос. Но тут-то истеричная персона и загробастала его своими облупленными руками.

– Мерзкий шарлатан! Криворукий алхимик! Посмотри, что наделали твои примочки!! – голосила она, стирая пудру с лица полуоторванным рукавом неприлично короткого платья. Мы с Киновером оказались к ней ближе всех, поэтому тут же разглядели уродливые бесформенные пятна, – красные на жёлтом лице, – и сочащиеся гноем длинные язвы.

– Ты… Ты убил меня! – возопила женщина и мучительно закашлялась, зажимая рот платком, заскорузлым от красно-жёлтой крови.

– Мы уходим, – бросил Киновер, – отворачиваясь прочь от умирающей девки, яростно брызгающего слюной аптекаря и его пропахшего химикатами кабинета и делая несколько решительных шагов к лестнице.

– Но постой! – взмолилась я, – ведь это его последний шанс на…

– На что, Каро?! На жизнь? Ты так говоришь о нём, как будто он смертельно болен!

– На нормальную жизнь! – простонала я.

– У нашего сына будет нормальная жизнь, если мы будем нормально к нему относиться, – твёрдо ответил Кин, – единственное, за что мне стыдно – что я позволил тебе уговорить меня притащить Внекаста в эту мерзкую клоаку.

Больше мы не делали попыток изменить цвет Внекаста. Но я не могла примириться с его обликом, как бы ни старалась.

Глава 2. Первый урок.

Он снова, снова кричал. Проклятый, пр'oклятый ребёнок! Я неохотно вылезла из постели, на цыпочках вышла из спальни и прошла в детскую.

– Что на этот раз? Опять голодный? – проворчала я, доставая четырёхмесячного Внекаста из кроватки. Наверное, я никогда в жизни не привыкну к его коже цвета золы. Крошечные тёмно-серые пальцы в полумраке казались совсем чёрными, отчего походили на пиявок, и всё елозили по моей коже, словно вот-вот вопьются. Чёрный провал беззубого серого рта влажно поблёскивал.

Я с отвращением оторвала от себя ребёнка и долго держала его на вытянутых руках. Он снова закричал. Какой же мерзкий! Невыносимо! Я почти швырнула его на кроватку и, не осознавая, что делаю, стала пытаться заткнуть рот простынёй. Когда крик Внекаста уже перешёл в придушенное сопение, а ручки перестали молотить воздух, я наконец поняла, что творю.

Я не могу жить в одном доме с этим ребёнком, но, Святые Радуги, он не заслуживает смерти! Кое-как успокоив Внекаста ("тише, тише, милый, прости, что я тебя ненавижу, больно больше не будет, сынок" – почти неосознанно шептала я, укачивая его), я положила его обратно в кроватку и принялась печатать на записном экране прощальную записку.

В ней я подробно и аргументировано объяснила, почему должна уйти (не забыв упомянуть и сегодняшний случай), обещала исправно платить алименты и несла ещё какой-то бред, а на глаза между тем наворачивались слёзы. И было из-за чего – какая-то чудовищная несправедливость! Пусть я и не такая красная, как Кин, зато я всю беременность следовала советам по определению цвета, и в роду у меня не было никого ниже жёлтого… Да-да, наверняка это у Киновера в предках была какая-нибудь зелёная профурсетка! Зелёный да красный – вот и вышел этот тошнотворный серый оттенок.

Проклятье, лучше бы он просто родился фиолетовым, и я бы с чистой совестью отказалась от него! Наверняка бедный Кин не найдёт себе новой жены, пока Внекаст не вырастет: кому охота жить под одной крышей с этаким уродцем, а тем более быть его приёмной матерью!