Яркоглазая

И меч не имел моей неуверенности, моей совести. Он знал, чем он был. Он знал свою цель. Он хотел только исполнить эту цель. Это был меч, а я была воительницей.

Я повернулась на восток, готовая начать снова, но чуть не выронила меч от удивления, увидев Миэко на пороге открытой кухни.

Она улыбнулась и склонила голову.

— Красивый меч, да?

Я была потрясена, тело застыло между радостью от прошлых мгновений и шоком. Я пролепетала:

— Д-да, Миэко-сэнсей, — шок. Унижение, ведь я попалась за чем-то таким… личным. Страх, что я как-то нарушила правила.

— Можно? — она протянула ладонь с красивыми пальцами.

Я не могла отказать, даже если бы хотела. А я хотела. Но я передала ей рукоять, отпустила застывшую молнию из потных ладоней.

— Домо аригато, — сказала она и прошла мимо меня на открытое пространство у колодца, вес меча из одной руки перешел в другую, она проверяла баланс и вес.

Без предупреждения она повернулась, шагнула вперед и нанесла горизонтальный удар так быстро и красиво, что я охнула бы, даже если бы она остановила клинок на расстоянии пальца от моей шеи.

И я охнула, и желание отпрянуть от пути клинка возникло, когда уже не было необходимости. Я все же научилась сдерживаться, не двигаться и не кричать.

Миэко снова улыбнулась, улыбка была дикой, я не привыкла видеть такого от изящной куноичи.

— Еще раз спасибо, — она с поклоном протянула меч на раскрытых ладонях. — Это красивый клинок. Масугу почтил тебя, передав его тебе.

Я взяла вакидзаси и, не доверяя дрожащей хватке, прижала его к груди кончиком вниз.

— Я… Он просто попросил меня позаботиться о нем, пока он на миссии.

Теперь ее улыбка смягчилась.

— Не сомневаюсь. Ты знаешь историю этого меча? — я покачала головой, и она продолжила. — Его выковали почти сто лет назад для деда Масугу, который служил как капитан тогдашнему лорду Такеда, — он коснулась герба из четырех бриллиантов на рукояти. — Когда мать Масугу была девочкой, ее мать… использовал один из капитанов. Напавшего на нее приговорили к смерти, но бабушка Масугу была в таком ужасе от пятна позора на ее чести, что она умоляла мужа освободить ее от стыда. Он сделал так этим клинком.

— О, — я смотрела на безжалостную сталь.

— В известной истории говорится, что дед потом убил себя этим же вакидзаси, чтобы стереть позор семьи полностью. Но Масугу рассказал мне… — она прищурилась от печальных воспоминаний. — Его мать сказала ему, что верила, что ее отец убил себя от печали из-за смерти жены, ее позора, печали, что ему пришлось убить любимую.

— О, — я подумала впервые за недели о своей матери, о ее страданиях, когда мой отец ушел к смерти в замок Имагава. Я впервые подумала о годах в ранней памяти: мама сидела на полу в нашем крохотном новом домике в провинции Чистоты, держала Усако у груди, рыдая от этого воспоминания. Теперь я понимала, что она плакала, ведь потеряла все — дом, честь семьи, перспективы для меня и моей сестры — из-за отказа отца убить группу детей Имагава для лорда Ода — детей Имагава и заложника, Масугу.

— Рисуко, — Миэко коснулась моей щеки, и я поняла, что лицо было мокрым. Она посмотрела мне в глаза. Что бы она ни увидела там, она кивнула. — Как видишь, этот меч очень важен для Масугу. Он не отдал бы его на хранение кому угодно.

Я не могла уже смотреть ей в глаза, хмуро глядела на рукоять меча и кивнула.

— Ты хорошо им владеешь — удивительно хорошо для своего возраста. Твои движения красиво перетекают. Но тебе всегда нравились Шестьдесят четыре Перемены.

Я снова кивнула. Еще до того, как я узнала цель, мое тело помнило движения, Ото-сан каждый день так тренировался со своим мечом.

— Тебе нужно работать с настоящим мечом над точностью. Я знаю, что напугала тебя, когда направила меч к твоему горлу, но я знаю этот меч, и я знала, где мне нужно его остановить. Давай я тебе покажу.

И она устроила урок владения мечом, какой я не получала от Хоши, Братишек или Масугу. Часть была ее почти сверхъестественной грацией. Часть была о том, что выделяли мужчины — о создании силы, используя руки и ноги для разрушительной силы за клинком, но для Миэко-сан важнее было расположение — точность, как она и сказала. Она работала со мной, пока полумесяц не появился над стеной Полной Луны, и меч вспыхивал, когда я взмахивала им, стараясь делать атаки изящными и опасными, как делала она.

Наконец, она снова поклонилась мне.

— Молодец. Нам нужно идти спать, утром будет еще больше приключении.

Я низко поклонилась в ответ.

— Большое спасибо, Миэко-сэнсей, — она слабо улыбнулась, но, когда она повернулась, я сказала шепотом громче, чем мы общались до этого. — Вы будете еще меня учить?

Ее улыбка стала шире, превратилась снова в пугающую усмешку.

— О, Мурасаки-сан, можешь на это рассчитывать.

5 — Джолало-сан

Месяцами мне снилось, как Фуюдори падает спиной вниз с вершины огромной тсуги в снежную ночь. Ее открытые глаза, раскрытый рот, белые волосы, трепещущие среди белого снега — это не давало мне спать, преследовало, как дух, напоминающий о себе и днем.