Ярл (СИ)

— Похоже. В этих краях только Урса настолько на голову ударенный, чтобы залётных дворян подобием герба дразнить, – поморщился отвальный, а мне сразу вспомнился другой корчмарь, держащий заведение в Приграничье недалеко от Лида. Похоже, это у них что-то вроде профдеформации — демонстративно знать не любить. Ну-ну.

-- Раз всё нормально – едем, – поглядев на низкие тучи, разродившиеся ещё одной порцией мокрого снега, прервал общение подчинённых я.

Ещё прилично не доезжая до местного аналога мотеля пополам с укреплённым фортом, я понял, чего так нервничали лошади: запах сгоревшего масла, дерева и ещё какой-то неопознанной, но вонючей органики пропитал весь лес на несколько километров окрест. А когда показалась корчма, стал понятен и источник этих ароматов: высокий частокол весь в подпалинах и копоти. Судя по состоянию близлежащих к стенам деревьев (метров эдак тридцать, если что, ближе всё было вырублено), от растёкшейся огнесмеси им тоже досталось. Да, владельцу “Берлоги” явно пришлось принять бой – да такой, что на горючем не экономили!

Ворота, несмотря на то, что день ещё не закончился, были заперты и разглядеть, что творится внутри, было решительно невозможно. Но я предпочёл для себя решить, что лёгкие сизые дымки над самыми кончиками крыш – от печей, а не оттого, что внутри до сих пор что-то тлеет. Вроде бы и какие-то мирные звуки из-за забора едва-едва доносились, на которые вряд ли способна проникшая внутрь и сожравшая защитников тварь. Вот только караульного на галерее тына чего-то не видать – и это плохо. Либо выставить оказалось некого, либо на радостях не озаботились – это ещё хуже.

Как я уже упоминал ранее, из-за выплеска-без-выплеска нам пришлось сделать изрядный крюк, добираясь до нового (для меня) места службы. Собственно, только потому нам доверили казённых лошадей – ну и ещё для того, чтобы я побыстрее убрался нафиг из Горловины. Но, разумеется, разбазаривать армейское добро нам никто разрешения не давал: лошадей предполагалось вернуть с очередным караваном к отвальным. Собственно, в деревни-опорные пункты логисты лично наведывались редко и только за скоропортящимися зельями – только тогда протаскивание лошадей через чащи зарубежья окупалось сторицей. А так зарубежники сами доставляли в корчмы подобные “Берлоге” свои товары, производили мену и забирали инструменты и изделия из “большого мира”.

Процесс был давно отработан, потому при корчмах были конюшни, в которых транспорт мог простоять нужное время, обеспеченный едой и заботой. Конь – он ведь не машина, и в случае ранения или болезни не может быть отремонтирован за пару часиков или взят на прицеп… если у вас, конечно, нет мага Жизни под рукой. Но кем надо быть, чтобы использовать виталиста, как ветеринара? Хотя… Хм, если бы я успел перевестись к Горцу, то я вполне мог бы им стать, так сказать, на полставки.

Лечить – это без всякого преувеличения стало моей второй натурой. Я начинал работать с любым человеком рядом со мной едва ли не рефлекторно, стоило мне заметить рану или недомогание. Особенно это сильно стало проявляться в последний месяц службы: дневные охоты и ночные работы в лазаретах выматывали до крайности, процесс исцеления был поставлен на поток, и мне волей-неволей пришлось наработать типовые действия при переходе от одного страждущего к другому. Да что там, я едва не “сорвался”, пока клирик и его свита торопливо проезжали мимо меня – мысь, оказывается, успела ещё двоим оставить убедительные царапины…

– Кого там ещё принесло? – наконец-то “проснулся” часовой, которого, как оказалось, корчмарь всё-таки выставил. Может быть действительно именно проснулся – больно смачными подвываниями сопровождался невидимый зевок. Хм, или старательно сделал вид.

– Свои, открывай, – глянув на меня и получив кивок, отозвался сержант.

– Свои сейчас дома сидят, а не бродят среди <удовлетворённых любовью> тварей! – с наслаждением отозвался наблюдатель. Теперь я расслышал, что голос молодой, принадлежит подростку. Что интересно, высовывать голову над частоколом он не спешил.

– Скажи Урсе, Баюн тут, – не пошёл на поводу у желающего почесать языком молодого отвальный.

– Чё, правда Баюн? – раздался с монументального забора у ворот другой голос, уже принадлежащий взрослому мужчине. – А ну мил-человек, подъедь-ка поближе, да лик свой кажи.

– Урса, ты совсем охренел, что ли? – мой подчинённый не обиделся, а удивился. Стукнул пятками бока лошади, заставив подъехать к самому частоколу, расстегнул ремешок шлема, стянул металлический горшок с головы и посмотрел вверх. – Ну, теперь признал?

– Ух ты, никак и впрямь Баюн! – явно обрадовался корчмарь. – Вот чудо чудное, без бороды да ещё чугунок на уши натянул. Вот что с человеком-то армия творит…

– Урса, открывай уже, раз признал. Идиот ты клинический... – зарубежник осёкся и кинул на меня косой взгляд. Я только еле слышно хмыкнул: как сам набрался словечек от подопечных, так и они от меня.