Ярл (СИ)

Говорят, пока не потеряешь то, что тебе досталось без усилий, не начнёшь это ценить по-настоящему. Вот, например, дыхание: начинаешь думать о нём только тогда, когда дышать становится тяжело или невозможно. А для дельфинов, например, такое положение дел — недостижимая мечта: они каждый вдох и выдох должны делать осознано. То есть стоит дельфину потерять сознание – и он начинает задыхаться. Или хотя бы заснуть. Потому дельфины вообще не спят, по крайней мере,целиком: пока одно полушарие мозга отдыхает, другое бодрствует. Вот такая вот вынужденная шизофрения, брр! Но — “жить захочешь, еще и не так раскорячишься”!

Гамак я всё-таки взял под контроль, точнее, взял себя под контроль. Потому что любое моё движение раскачивало гадскую люльку, а раскачивание приводило к тому, что я начиналдёргаться, пытаясь сохранить равновесие… и раскачивая ещё сильнее! Класс, правда? Я понял, в чём дело, и справился – молодец. Вот только стоило мне забыться и перестать контролировать себя — и качка возобновлялась с новой силой! А ведь мне ещё и в разговоре участвовать приходилось.

– Лет пятьдесят назад тоже на всё плюнул бы и с генералом, сталбыть, ушел, – курительную трубку в руки Тапиру – и образ патологического лентяя и бездельника сложился бы целиком. И ещё голос выбивался — в нём звучало неподдельное сожаление. — А сейчас – куда мне… Да ещё и годков через десять выплеск большой случится — на кого деревню оставлять? На ежей?

-- Деревню свою защитить – в первую голову, – по лицу Баюна было заметно, что покачивающийся под ним гамак ну совсем не добавляет ему комфорта и спокойствия. Тем не менее, сержант умудрялся поддерживать “светскую” беседу на местный лад.

– Ить не скажи, – не согласился с ним офицер. – Сколько ты в Войске на заставе прослужил, молодой? Годину? Вечно вы куда-то торопитесь, молодые. Вон Ежа мне вернули через три весны: как был дурнем, так и остался, разве что пикой вертеть настропалили. Так скажу – дурное дело нехитрое: ума не прибавилось, а заветы предков забыл…

Судя по некоторым оговоркам, выглядящему лет на пятьдесят Тапиру на самом деле было если не за сотню, то около того. Временами он сбивался совсем уж на архаичную речь или начинал рассуждать о событиях более чем полувековой давности так, как если бы был их участником. Впрочем, причина столь выдающейся сохранности и долголетия лично мне была более чем очевидна – время от времени силуэт ярла словно подёргивался легкой дымкой, заставляя меня против воли напрягаться. Еще как напрягаться!

Ну разумеется, какую стихию обретёт принявший Тьму Рубежник-ветеран, полжизни проживший в кронах деревьев? Воздух, конечно же. Лисица-хаски, имеющая именно эту Тёмную Стихию, могла идеально маскироваться на местности и до некоторой степени ускорять свои броски. Что мог отчебучить разумный с той же способностью, мне выяснять отнюдь не хотелось. А вот проткнуть тварь эльфийским копьём хотелось очень даже. То, что собеседником нашим был разумный союзник, никаких враждебных действий не предпринимавший, моё подсознание решительно не хотело воспринимать. Думаю, занятие охотой на монстров мне и в будущем будет ещё долго аукаться. Профдеформация, мать её… Интересно, а почему тогда Наташа не вызывает у меня такой реакции?

– ...Ить не будет больше выплесков – тут-то настоящее благоденствие и настанет, – я отвлёкся на свои мысли и прослушал часть беседы.

– Так и настанет? – скептически возразил Баюн. Н-да, кажется, ничего интересного я не пропустил. Уж на заставе таких разговоров наслушался – не передать, одна из самых животрепещущих тем была. Причем никто из спорщиков не обладал какой-то иной информацией, кроме той, что выдал Кристиан во время своей речи под стенами Сим – но, разумеется, это мало кого останавливало. Пререкаться из-за домыслов прекратили только тогда, когда укреппункт сел в осаду из-за наплыва мутантов. – Твари не денутся никуда, а, значит, и мы будем жить как жили.

– Гхм, – чтобы выразительно посмотреть на своего визави, добавив своим словам веса, Тапир даже перевесился за край гамака. – Молодой ты ышшо, сержант.

– Молодой… – разведчик, видимо, припомнил возраст собеседника, и потому решил не протестовать против навешенного ярлыка, – да не дурак.

– Ить, вижу, что не дурак, а всё одно опыта у тебя нету, – ветриловский ярл вернулся к прежней позе. – Видишь меня? Годков много, да седины мало. И ты таким будешь, по глазам вижу… ежели доживешь. Потому что во время выплеска твари дуреют, и дурным делом лезут туда, куда ни в жисть не попрут в своем уме. А кто их останавливать да отваживать от деревень идёт, смекаешь? Вот то-то! Тридцать пять мне было, когда таким стал. А в семьдесят сподобился – второго на своей памяти большого выплеска дождался… и своими руками закопал, что от прежнего ярла осталось после боя с чудовищами. Скажу, копать почти не пришлось. Так-то мне офицерский шеврон на плечо и прилепили – некому больше было. А теперь скажи мне, сержант, наступит благоденствие или нет, коли наш генерал сдюжит?

* * *