Ярлык Великого Хана

Вскоре сыграли свадьбу, и Аннушка переселилась в вотчину своего мужа. Кашаеву было под сорок, но человеком а оказался хорошим, жену любил, и жили они ладно. Может быть, Аннушка по-настоящему полюбила бы мужа и была бы с ним вполне счастлива, если бы в глубине ее души и таилось скорее подсознательное, чем явное, чувство обиды, что он приобрел ее как вещь, не постаравшись даже расположить к себе и не поинтересовавшись – свободно ли ее сердце?

Так прошло около трех лет. За год до описываемых событий Данила Кашаев, по поручению князя Пантелймона Мстиславича, отправился однажды, во главе десятка дружинников, в город Елец и по пути встретился с отрядом ордынского посла Кутугана, ехавшего в Смоленскую землю. Кутуган был ханского рода, н потому, по установленным еще при Батые порядкам, при встрече с ним полагалось сойти с коня к стать на колени. На Руси этот обычай давно никем не исполнялся, не исполнил его, конечно, и Кашаев, к тому же не знавший, с кем он встретился.

Кутуган ехал в Смоленск, по поручению великого Хана Узбека, наводить там порядки, а потому по дороге не упускал случая показать свою власть. Он приказал своим охранникам стащить русских с коней и поставить на колони насильно. Кашаев, не знавший он одного слова по-татарски, ничего не понял из того, что кричали окружившие его татары, но когда один из них ударил его плетью по лицу, он выхватил саблю и снес обидчику голову. Через несколько минут его собственная голова, а также головы всех его спутников были отделенные от туловищ кривыми татарскими саблями, лежали в придорожной канаве.

Аннушка, которой едва пошел двадцать второй год, осталась вдовой. Вотчина, унаследованная от мужа, давала ей возможность безбедного существования, но жизнь ее, протекавшая в обществе нескольких дворовых людей, была печальна и одинока.

Василия она впервые увидела на похоронах мужа, но, поглощенная своим горем, не обратила на него особого внимания. Зато он был поражен редкой красотой Аннушки и тронут ее несчастьем. После отпевания он приблизился к ней, в теплых словах выразил свое сочувствие и спросил, чем может князь помочь семье своего верного слуги? Она ответила, что ей ничего не нужно, но в душе сохранила к ному чувство признательности и в дальнейшие дни одиночества не раз вспоминала его ласковый голос. Василий же ни на минуту не мог забыть Аннушку. Казалось, нежный образ ее раскаленным резцом вырезан в его памяти и стал ее неотъемлемой частью. Он легко увлекался женщинами, любовь испытал уже не однажды, но на этот раз чувство его было глубже и сильней.

Через месяц Василий просил у отца дозволения отправить вдове Катаевой несколько возов различных припасов и подарков, в виде вспомоществования. Это было в порядке вещей: семьям убитых дружинников карачевские князья всегда оказывали подобную помощь. Но Василий просил гораздо больше обычного, да и в голосе его послышалось князю что-то особое. Он понимающе глянул на потупившегося сына и с легкой усмешкой сказал:

– Женить тебя надобно, Василей. Путаешься ты невесть с кем, а давно уже пора тебе помыслить о своей собственной семье да о продолжении рода.

– Еще успеется, батюшка,– ответил Василий, как всегда отвечал, когда отец заводил разговор о его женитьбе. – Жениться мне надобно с пользою для государства нашего, а такоже чтобы за жену не было стыдно перед людьми. А ныне такой я покуда не вижу.

Не видишь потому, что не ищешь,– проворчал старый князь и дал Василию просимое разрешение. Единственного сына своего он нежно любил, гордился им и стеснять его свободы не хотел.

Василий отправил Аннушке княжьи дары, а через несколько дней послал к ней, в сопровождении Никиты, чтобы узнать– как он сам себя старался уверить,– все ли ею получено и не нужно ли еще чего? Это их свидание было недолгим. Аннушка сдержанно и просто благодарила Василия за заботу, он был почтителен и несколько натянут. Ее траур сковывал ему язык, и она понимала это. Словами ничего в этот день не было произнесено, но глазами было сказано, а чувствами понято многое. С этого дня и она уже думала о нем непрестанно. В следующий раз Василий приехал только через два месяца, показавшиеся ям обоим двумя столетиями. Был конец ноября, земля уже покоилась под толстым покровом снега, но когда закоченевший в дороге княжич вошел из сеней в Аннушкину горницу, ему показалось, что сама весна шагнула к нему навстречу. В этот миг слова были излишни, и он молча сжал ее в объятиях.

С тех пор он ездил сюда так часто, как только позволяли ему обстоятельства, и привязывался к Аннушке все больше. Она была жизнерадостна, с нею никогда не бывало скучно, а любящим сердцем своим умела безошибочно улавливать все оттенки его настроений.