Ярмарка любовников

Реми был настороже. Несмотря на то что женщина говорила теперь более естественным тоном, ему все же казалось, что ее слова доносятся до него со сцены. Легкость, с какой лилась ее речь, выдавала в ней опытную комедиантку, привыкшую «по ситуации» ловко подбирать нужные слова. И даже в ее обращении «господин Шассо», которого Реми давно не слышал, угадывалось намерение расположить его к себе. Он понимал, что ее визит был не случайным: нет, Эме Лаваль прекрасно знала, о чем с ним говорить, она тщательно подбирала слова и, следовательно, пыталась скрыть свои намерения.

Что же до ее улыбки, то она выдавала ее с головой. С лица Эме Лаваль во время спектакля не сходила застывшая, стандартная улыбка даже в самых драматических сценах. Пытаясь оправдать этот артистический и в то же время женский прием, она ссылалась на высокие авторитеты. «Мадам Сара, – говорила она, – с улыбкой играла Гермиону. Она не часто выступала в этой роли на сцене, но мне удалось ее увидеть. Там, где другие актрисы заходились в крике, мадам Сара произносила текст тихим голосом и с улыбкой. Например, слова: „Жестокий, я ли тебя не любила…“ – она произносила так, что у вас текли слезы, вы чувствовали ее страдания и муки, а она улыбалась. В тот день, когда я увидела это незабываемое зрелище, я поняла многое из того, о чем раньше даже и не подозревала в нашей профессии и в сердечных делах».

И она говорила правду. Знаменитая на весь Париж улыбка не покидала ее ни на минуту, исполняла ли она арии комических опер, романсы, опереточные куплеты, а затем, когда голос Эме ослаб и она перешла на драматическую сцену, именно своей улыбкой бывшая певица покоряла и очаровывала публику. Именно улыбка делала актрису привлекательной женщиной, несмотря на то что ее лицо и фигура уже были отмечены временем. Улыбка позволила по-новому раскрыться ее таланту, который от одного театрального сезона к другому проявлялся все больше и больше. Благодаря улыбке и женскому обаянию, которое она не утратила с возрастом, актриса осталась навсегда похожей на состарившуюся девочку.

Но именно эта улыбка, так мало вязавшаяся с тем представлением, которое Реми составил об Эме Лаваль, меньше всего внушала ему доверие. Он видел перед собой только актрису, не снимавшую своей сценической маски даже за кулисами.

К тому же ему было известно, что Эме вовсе не была свойственна такая сдержанность. Она прославилась своей эксцентричностью, взбалмошностью, необдуманными поступками. Из-за ошибок, допускаемых в речи, она стала притчей во языцех. Благодаря репертуару, ибо ей приходилось играть и классику, она усвоила правильные обороты речи. Однако временами Эме демонстрировала чудовищную невежественность, к радости журналистов, наживавшихся на статьях о ней. Например, она говорила: «Боже мой! Уже два часа ночи! Дорогие друзья, я вас покидаю: я возвращаюсь к моим пернатым».

Или говорила об одной из своих приятельниц: «У этой Вейскирш, однако, сохранилась хорошая фигура. Это легко можно объяснить, ведь она родом из Страсбурга, у нее эльзасская кариатида».

Или еще: «Когда я чувствую себя особенно уставшей, для меня нет лучшего отдыха, чем отправиться в открытой машине на прогулку в лес Фонтенбло и вернуться в вице-Версаль».

Надо признать, что ей присущи были две крайности. Если ее интеллект был не развит, то в области чувств она отличалась повышенной эмоциональностью. Как только Эме начинала говорить о любви, дружбе, восхищении, душевных волнениях – словом, о любых проявлениях чувств, которые она испытывала или которые существовали только в ее воображении, она будто перерождалась и на нее снисходила Божья благодать, которая вкладывала в ее уста удивительные слова. На репетициях она потрясала авторов пьес и своих более просвещенных партнеров по сцене почти непогрешимой искренностью, с которой она, повинуясь инстинкту, произносила слова своей роли. Но стоило ей перейти к рассуждениям, как она тут же запиналась. Порой она даже проваливала роли, которые требовали хоть немного интеллекта. Так, еще недавно в ревю она с подкупающей непринужденностью исполняла куплеты, не понимая их политического подтекста. Она была похожа на необразованную девушку из народа, которая, влюбившись, произносит вдохновенные прекрасные слова. Как только Эме Лаваль, играя свою роль, доходила до сцены, где потоком лились слова нежности, любви, упреков или отчаяния, она легко поднималась до высот классических героинь древности. И тогда зрители забывали ее возраст и видели перед собой уже не отяжелевшую с годами фигуру, а только выразительные глаза и улыбку. И неожиданно сквозь реплику или жест, вопреки часто невыразительному тексту, несмотря на современную одежду актрисы и ее репутацию, перед зрителями представала вместо бульварной комедиантки живая Маргарита, Жюльетта, Сильвия или Береника во плоти.