Ярмарка Святого Петра

— Верно, — согласился Прескот, — но, допустим, некто напал на почтенного купца, может быть, и не желая ему смерти, а намереваясь лишь отколотить его, но в порыве гнева убил, а потом сообразил, что если раздеть тело, то это злодеяние можно представить делом рук обычных грабителей и таким образом отвести от себя подозрение. Здесь еще многое предстоит выяснить, но тем временем Корвизер должен оставаться под стражей. Отпустив его на волю, — даже под вашу опеку, достойный мастер провост, — я нарушил бы свой долг. Уведите его! — И шериф подал знак страже.

Филип медлил и не уходил, пока наконечник копья не уперся ему в бок. Но и двинувшись к выходу, он чуть ли не на каждом шагу оборачивался и бросал отчаянные взгляды на растерянное, расстроенное лицо Эммы.

— Я не трогал его! — выкрикнул юноша, когда стража подталкивала его к выходу. — Умоляю, поверьте мне!

Его вытолкали вон, и на этом слушание закончилось.

Выйдя на большой двор, монах и девушка остановились, чувствуя необходимость глотнуть свежего воздуха. Слишком уж мрачной и тягостной была обстановка в зале. Роджер Дод ни на шаг не отходил от Эммы и не сводил с нее жадного взгляда.

— Мистрисс, может, мне отвести вас прямо на баржу? Или вы хотите, чтобы я проводил вас к палатке? Я послал туда Грегори, чтобы он помог Варину, пока я буду в отлучке. Но торговля с утра пошла бойко, и сейчас они, поди, вконец запарились. Вы ведь, наверное, того и хотите, чтобы торг велся так же, как и при хозяине?

— Вот именно, — твердо заявила девушка. — Я желаю, чтобы все делалось так же, как и при нем. Поэтому ты, Роджер, ступай к палатке, а я пока побуду в аббатстве, у леди Берингар. Брат Кадфаэль проводит меня туда.

Работник низко поклонился и ушел, ни разу не обернувшись. Но, глядя на напряженную спину Роджера, нетрудно было представить себе его угрюмое лицо и горящие, полные горечи глаза. Эмма посмотрела ему вслед и беспомощно вздохнула.

— Он честный человек, хороший работник, много лет верой и правдой служил моему дяде и готов так же служить и мне — такова уж его натура. Я и вправду уважаю его, должна уважать. Наверное, я бы относилась к нему гораздо лучше, если бы только он не думал о том как добиться моей любви.

— Увы, это старо, как мир, — сочувственно промолвил Кадфаэль, — стрелы любви, точно молнии, разят без разбору, но одни сердца воспламеняются, а другие остаются холодными. Лучшее средство — держать воздыхателя на расстоянии.

— Вот и мне так кажется, — торопливо подхватила Эмма. — Брат Кадфаэль, мне нужно зайти на баржу захватить одежду и кое-какие вещи. Не сходишь ли ты со мной?

«Ну конечно, — смекнул Кадфаэль, — более удобного случая может и не представиться. Варин и Грегори торгуют на ярмарке, да и Роджер Дод туда направился им на подмогу. Баржа мирно покачивается у пристани, а на борту ни души — стало быть, никто не потревожит девушку, ну а присутствие брата-бенедиктинца ей не помеха».

— Как пожелаешь, — отозвался монах, — я получил разрешение сопутствовать тебе и помогать во всех твоих нуждах.

По правде сказать, монах ожидал, что, как только они выйдут из зала, к ним подойдет Иво и тоже пожелает сопровождать девушку, но этого не случилось. Кадфаэлю подумалось, что и Эмма ждала от молодого человека того же. Но Иво, по всей видимости, решил, что монах, которому поручено помогать приглянувшейся ему девице, вряд ли уступит свои полномочия и нет смысла присоединяться к ним третьим. Кадфаэлю оставалось лишь подивиться его рассудительности и терпению. Впрочем, до конца ярмарки остается еще два дня, и даже большой двор аббатства, в конце концов, не так уж велик, чтобы гости обители не могли повстречаться там добрую дюжину раз на дню. Случайно ли, нет ли — Бог весть.

Всю обратную дорогу, пока они шли через город, Эмма молчала и, лишь выйдя из тени городских ворот к сверкающей на солнце излучине реки, неожиданно сказала:

— Как хорошо, что Иво так убедительно высказался в пользу этого бедного паренька.

Брат Кадфаэль глянул на девушку, желая уразуметь, что стоит за ее словами, и увидел: Эмма залилась краской чуть ли не так же сильно, как бедняга Филип, потрясенный тем, что она стала свидетельницей его позора.

— Он руководствовался здравым смыслом, — добродушно промолвил Кадфаэль, сделав вид, что не заметил смущения девушки. — Подозрения против мальца вроде бы имеются, но доказательств покуда никаких нет. А ты подала ему пример великодушия, которым он не мог не восхититься.

Девушка зарделась пуще прежнего и стала пунцовой, как роза. Право же, румянец на нежном, юном личике делал Эмму еще милее.

— О нет, — возразила она, — я всего лишь сказала правду. Я не могла поступить иначе.

И эта безыскусная уверенность тоже была чистой правдой, ибо жизнь еще не научила это бесхитростное создание лицемерию. Кадфаэль проникался все большей симпатией к неопытной осиротевшей девушке. На ее хрупкие плечи легла тяжкая ноша, но она не роптала, и сердце ее оставалось открытым для сострадания.