Ярмарка Святого Петра

— У вас здесь столько доброжелателей, не приходится сомневаться в том, что вы благополучно доберетесь до дому. Я, со своей стороны, тоже постараюсь чем-нибудь вам помочь. Но это потом, а сейчас, прошу вас, забудем о вашем предстоящем отъезде и вместе проведем оставшиеся нам немногие часы. — Он поднялся и, взяв девушку за руку, увлек ее за собой. — Пойдемте, забудьте о вечерне, о ярмарке, о делах и обо всем том, во что придется вникать завтра. Думайте только, какой сегодня чудный летний вечер, что вы молоды и прекрасны и у вас надежные друзья… Давайте спустимся мимо рыбных прудов к ручью. Не волнуйтесь: я не заведу вас слишком далеко.

Эмма с благодарностью приняла его предложение, и, взявшись за руки, молодые люди направились к ручью. За аббатскими полями царила прохлада, дул свежий ветерок, на воде играли солнечные блики, порхали и щебетали птицы, и на какое-то время Эмма почти забыла о долге, который ей предстояло исполнить. Иво держался с ней галантно и учтиво, ни в чем не выходя за рамки приличий. Но когда девушка с сожалением сказала, что ей пора возвращаться, так как она боится обеспокоить своей задержкой Элин, Иво проводил ее до самого странноприимного дома и почел своим долгом предстать перед Элин, которая по достоинству оценила его любезность и прекрасные манеры.

Иво проявил отменную чуткость и деликатность. В покоях Элин он оставался не дольше, чем приличествовало первому визиту, и удалился, произведя на хозяйку наилучшее впечатление.

— Стало быть, это и есть тот самый молодой человек, который помог тебе во время беспорядков на пристани, — промолвила Элин, когда Корбьер ушел. — Знаешь, Эмма, по-моему, он не на шутку тобой увлечен. — Про себя Элин подумала, что обретенный поклонник может стать для девушки достойной заменой утраченному покровителю. — Он принадлежит к славному роду, — продолжила Элин. Сама она, урожденная Сивард, хоть и принесла мужу в приданое два манора, была напрочь лишена дворянской спеси. С Эммой она держалась как с ровней и помянула знатное происхождение Иво, далее не вспомнив о том, что у ремесленников и торговцев свои представления о гордости и чести. — Корбьеры состоят в дальнем родстве с самим графом Ранульфом Честерским. К тому же мне кажется, он весьма достойный молодой человек.

— Но он не моего круга, — рассудительно, хотя и не без сожаления отозвалась Эмма. — Я дочь каменщика и племянница купца. Простая горожанка не пара знатному лорду.

— Ты — это ты, а вовсе не простая горожанка, — решительно возразила Элин.

Поздно вечером, после повечерия, брат Кадфаэль обдумал сложившееся положение и нашел, что оно не внушает особых опасений. Эмма находится в странноприимном доме, под надежным присмотром Элин, да и Берингар, наверное, уже вернулся домой. Поэтому монах в кои-то веки с легким сердцем отправился в постель в одно время со всей братией и безмятежно спал, пока колокол не пробудил их к полуночной молитве. По черной лестнице братья молча спускались в церковь, чтобы встретить новый день, восславив Всевышнего. В тусклом свете алтарных свечей монахи заняли свои места, и началось богослужение, а вместе с ним и третий день ярмарки Святого Петра. Третий, и последний.

К полуночной службе брат Кадфаэль всегда поднимался охотно, бодрым и воодушевленным, сна у него не было ни в одном глазу. В этот час все чувства его обострялись до степени, невозможной при дневном свете. Полумрак, нависавшие тени, приглушенные голоса, отсутствие в храме молящихся мирян — все это помогало полностью сосредоточиться на молитве, воспарявшей к престолу Вседержителя. В такие минуты он ощущал необычное единение со всеми собравшимися в храме. Они воистину были его братьями по плоти, крови и духу, даже те из них, к кому в обычное время он не испытывал особой симпатии. Бремя монашеских обетов он воспринимал как высокую привилегию. Ночная молитва, как ничто другое, придавала ему сил для дневных трудов.

Зрение и слух Кадфаэля были обострены до крайности. Каждая деталь церковного убранства даже в полумраке выделялась резко и отчетливо. Нота, случайно взятая невпопад полусонным старым монахом, резанула слух. Но более всего его внимание притягивало одно-единственное пятнышко на полу под козлами, на которых покоился гроб мастера Томаса. Его не должно было быть там, но все же оно там было. Оно попалось на глаза Кадфаэлю в самом начале прославления, и монах больше не мог забыть о нем.

Как только служба закончилась и братия безмолвной процессией направилась к лестнице, ведущей к кельям, брат Кадфаэль отступил в сторонку, наклонился и поднял с пола то, что приковывало его взгляд и не давало ему покоя. Это оказался лепесток розы. В сумраке невозможно было отличить его цвет. Кадфаэль разглядел только, что он бледный, с темными краями. Монах сразу узнал, что это за лепесток, и отчетливо понял, откуда он взялся.