Ярмарка теней (сборник)

Я выбегаю в коридор и с раздражением замечаю вслух, что, дескать, можно бы воспользоваться электрическим звонком, а не тарабанить так отчаянно среди ночи в двери.

— Разбудите соседей, скандалу не оберешься! — ворчу я и сбрасываю цепочку с дверей.

Щелкает замок, и я выхожу на залитую светом лестничную площадку.

Там пусто. Никого нет. Площадка безжизненна, как лицо мертвеца. Никого нет. В ушах у меня стреляет и рвется на осколки тишина. Я пожимаю плечами и, оставив дверь открытой, спускаюсь по лестнице вниз.

Никого. И на улице, и в подъезде тоже никого. И вообще никого. Город спит, не видно ни одной человеческой фигуры. Я возвращаюсь, и все повторяется, как в фильме, пущенном наоборот. Запирается дверь, накидывается цепочка, гаснет свет в коридоре, снимаются микропорки, я выключаю торшер и, натянув одеяло на голову, засыпаю.

Только я смыкаю веки, как меня сбрасывает с тахты отчаянный стук в дверь. Снова стучат, и как стучат! Все панели дома ходят ходуном. Сейчас начнет сыпаться штукатурка, сейчас треснут углы, черными зигзагами побегут щели по стенам.

Стучат в мою дверь. Это очевидно. Снова дрожит рюмка в тарелке, к ней присоединилась пробка графина. Она вытренькивает — дзинь, дзинь! — так жалобно, словно просит о пощаде.

Я застыл, окоченел. Мои ноги в железных микропорках, сердце в стальных тисках, оно бьется как сумасшедшее, готовое выпрыгнуть. Я не включаю света, я жду. Стук усиливается, я чувствую, что задыхаюсь.

Я иду по темному коридору и с ужасом смотрю на дверь. Она дрожит от сильных ударов, она содрогается, как лист под ураганным ветром, световая окантовка там, где дверь неплотно прилегает к раме, становится то шире, то уже, в такт ударам. Со стенок, шурша, осыпаются пыль и известка. Я слышу, как куски стены скользят под обоями, будто под змеиной шкурой.

— Сейчас, сейчас, — шепчу я твердыми, как высохшая глина, губами. Зажмурившись, распахиваю дверь.

Свет и тишина на миг ослепляют меня.

Никого нет. Никого нет. Никого нет.

Я беззвучно плачу, глядя на пустую, безлюдную площадку. На меня хмуро смотрят обитые кожей темные двери соседей.

Что же это? За что?

Я возвращаюсь, закрываю двери. Цепочки я уже не набрасываю. В полной темноте я сажусь на тахту и сжимаюсь в комок. Я жду.

Я жду, когда снова раздастся стук в моем мозгу.

АРТУР С ЗОЛОТЫМИ КОРОНКАМИ

Второв отложил листки бумаги в сторону, посмотрел в лицо доктору. Тот улыбался, не разжимая губ. Он протянул Второву галстук:

— Вы так торопились познакомиться с реакцией «Нельсона», что позабыли надеть эту существенную деталь мужского туалета.

— Это чудовищно! — сказал Второв.

— Возможно, но ведь все правда, не так ли?

Второв покачал головой и сказал:

— Нет! Это не правда. Фактическая сторона изображена относительно правильно. Но об этом я сам ему рассказал, вернее, ответил. Он оказался неплохим психиатром. Куча каверзных вопросов, которые выворачивают человека наизнанку. Но общее настроение, мои чувства, мои мысли… Это ложь, ошибка! Я так не чувствую, не думаю! Этот человек хотя и похож на меня, но он — не я. У него чужая психология. И несвойственная мне обостренная чувствительность.

Доктор внимательно наблюдал за ним.

— А может быть, вы все же ощущаете нечто подобное?

Второв не ответил.

— Вам не нравится созданный машиной образ? Вы не хотите быть таким, но, к сожалению…

Две-три секунды молчания. Второв ждал.

— …вы такой есть на самом деле. В машину нужно верить, у нее в памяти тысячелетний эмоциональный и логический опыт не только человечества, но и всей живой материи.

Второв не торопясь стал повязывать галстук. Лицо его было спокойно.

— И вы по-прежнему считаете, — продолжал доктор, подойдя вплотную, что нельзя создать машину эволюции?

— Что еще за машина эволюции?

— «Нельсон», с его колоссальной фактической и ассоциативной памятью, со стендами, где исследуется природа отдельных биохимических процессов, с его задачей предсказания нового человека, — это и есть машина эволюции!

— А, — откликнулся Второв. — Это вы его назвали машиной эволюции?

— Мы его так назвали, а вы на собственном опыте убедились в его интеллектуальной силе, не правда ли? Весь ваш внутренний мир был сконструирован машиной за несколько минут. Это мир сложного интеллигентного человека. В несколько минут! И, хотя вы отрицаете, я чувствую, что машина права. Признайтесь, у вас была магнитофонная запись голоса жены?

— Ну, была.

— Вы хоть слово о ней говорили машине?

— Нет… пожалуй, нет. Говорил о существовании магнитофона.

Доктор улыбнулся, повалился в кресло и торжественно задымил.