Ярмарка тщеславия

Для всякой леди в подобном положении принадлежностью, столь же необходимой, как коляска или букет, является компаньонка. До чего же трогательно, что нежные эти создания, которые не могут жить без привязанности, нанимают себе в подруги какую-нибудь на редкость бесцветную особу, с которой и становятся неразлучны. Вид этой неизбежной спутницы в выцветшем платье, сидящей в глубине ложи, позади своей дорогой приятельницы, или занимающей скамеечку в коляске, обычно настраивает меня на философический лад; это столь же приятное напоминание, как череп, фигурировавший на пирах египетских бонвиванов, — странное сардоническое memento[86] Ярмарки Тщеславия! Что и говорить: даже такая разбитная, наглая, бессовестная и бессердечная красавица, как миссис Файрбрейс, отец которой умер, не снеся ее позора; даже прелестная смелая мисс Вампир, которая возьмет верхом барьер не хуже любого мужчины в Англии и сама правит парою серых в Парке (а мать ее до сих пор держит мелочную лавочку в Бате), — даже эти женщины, такие дерзкие, что им, кажется, сам черт не брат, и те не решаются показываться в обществе без компаньонки. Их любящие сердца просто зачахли бы без такой привязанности! И вы иначе не встретите их в публичном месте, как в сопровождении жалкой фигуры в перекрашенном шелковом платье, сидящей где-нибудь поблизости в укромном уголке.

— Родон, — сказала Бекки как-то раз поздно вечером, когда компания джентльменов сидела в ее гостиной (мужчины приезжали к ним заканчивать вечер, и она угощала их кофе и мороженым, лучшим в Лондоне), — я хочу завести овчарку.

— Что? — спросил Родон, подняв голову от стола, за которым он играл в экарте.

— Овчарку? — отозвался юный лорд Саутдаун. — Милая моя миссис Кроули, что за фантазия? Почему бы вам не завести датского дога? Я знаю одного — огромного, ростом с жирафу, честное слово. Его, пожалуй, можно будет впрячь в вашу коляску. Или персидскую борзую (мой ход, с вашего разрешения), или крошечного мопсика, который вполне уместится в одну из табакерок лорда Стайна. У одного человека в Бэйсуотере я видел мопса с таким носом, что вы могли бы (записываю короля и хожу)… что вы могли бы вешать на него вашу шляпу.

— Записываю взятку, — деловито произнес Родон. Он обыкновенно весь отдавался игре и вмешивался в разговор, только когда речь заходила о лошадях или о пари.

— И зачем это вам понадобилась овчарка? — продолжал веселый маленький Саутдаун.

— Я имею в виду моральную овчарку, — сказала Бекки, смеясь и поглядывая на лорда Стайна.

— Это что еще за дьявол? — спросил его милость.

— Собаку, которая охраняла бы меня от волков, — продолжала Ребекка, — компаньонку.

— Бедная невинная овечка, вам действительно нужна овчарка, — сказал маркиз и, выставив вперед подбородок, с отвратительной улыбкой уставился на Ребекку.

Именитый лорд Стайн стоял около камина, прихлебывая кофе. Огонь весело пылал и потрескивал за решеткой. На камине горело штук двадцать свечей во всевозможных причудливых канделябрах, золоченых, бронзовых и фарфоровых. Они восхитительно освещали Ребекку, которая сидела на софе, обитой пестрой материей. Ребекка была в розовом платье, свежем, как роза; ее безупречно белые руки и плечи сверкали из-под тонкого газового шарфа, которым они были полуприкрыты; волосы спускались локонами на шею; маленькая ножка выглядывала из-под упругих шуршащих складок шелка, — прелестная маленькая ножка в прелестной крошечной туфельке и тончайшем шелковом чулке.

Свечи освещали и блестящую лысину лорда Стайна в венчике рыжих волос. У него были густые косматые брови и живые, налитые кровью глаза, окруженные сетью морщинок. Нижняя челюсть выдавалась вперед, и, когда он смеялся, два белых торчащих клыка хищно поблескивали. В этот день он обедал с особами королевской семьи, и потому на нем был орден Подвязки и лента. Его милость был низенький человек, широкогрудый и кривоногий, но он очень гордился изяществом своей ступни и лодыжки и постоянно поглаживал свое колено, украшенное орденом Подвязки.

— Значит, пастуха недостаточно, чтобы охранять овечку? — спросил он.

— Пастух слишком любит играть в карты и ходить по клубам, — ответила, смеясь, Бекки.

— Боже мой, что за распутный Коридон^{153}! — сказал милорд. — Только свирели не хватает.

— Бью тройкой, — произнес Родон за карточным столом.

— Послушайте-ка вашего Мелибея, — проворчал благородный маркиз. — Какое в самом деле буколическое занятие: он стрижет барашка, невинного барашка. Черт возьми, какое белоснежное руно!

Глаза Ребекки сверкнули презрительной насмешкой.

— Но, милорд, — сказала она, — вы тоже рыцарь этого ордена.

На шее у милорда и вправду была цепь ордена Золотого руна — дар испанских государей, вернувшихся на свой престол.