Ярмарка в Сокольниках

ПОДПИСКА

Я, Турецкий Александр Борисович, 1957 года рождения, уроженец города Москвы, исходя из высших интересов советского государства, добровольно соглашаюсь работать на органы советской государственной безопасности и выполнять только личные инструкции начальника отдела 3 Главного управления «Т» КГБ СССР генерал-майора госбезопасности тов. Кассарина В. В., Мне разъяснено, что в случае разглашения государственной тайны и сокрытия сведений, имеющих государственное значение, я могу быть привлечен к уголовной ответственности по ст. 64 УК РСФСР вплоть до высшей меры наказания — расстрела.

г. Москва, 23 ноября 1982 г.

А. Турецкий

Я вытащил самописку и подписал себе смертный приговор. Ведь я собирался «разгласить» все это Меркулову при первом же удобном случае. Кроме того, через тридцать секунд меня можно было ставить к стенке также и за «сокрытие», потому что на вопрос Кассарина:

— Нашли ли вы дубликаты бумаг Ракитина?

Я ответил:

— Нет, не нашли.

Не знаю, поверил ли он мне или нет, но взял подписку и, свернув ее в четыре раза, снова положил во внутренний карман. Как ни странно, я почувствовал облегчение. То есть я вошел в роль доносчика и предателя. На самом же деле я был двойным агентом, Джеймс Бондом. Одним из моих «хозяев» был вот этот гебешный генерал. Другим… Кто был другим? Меркулов? Я сам? Но это уже было неважно. Я положил ногу на ногу и с бодростью в голосе, на какую только был способен, спросил:

— Значит, вы подсаживаете меня к Меркулову?

— Я не ошибся в вас. Вы умница, — серьезно сказал Кассарин. — Именно так. Размотайте его любой ценой. Я должен знать все новости на пять минут раньше Коли Савинкина. Если вы справитесь с этим заданием, скажете мне, где дубликат записей Ракитина и все остальное, будет хорошо и вам и мне.

— Вы получите звание Героя, а я орден Красного Знамени, — выпалил я и удивился своей наглости. Это хмель попер из всех пор. Благодаря алкоголю я держался нахалом, смотрел Кассарину прямо в бесстыжие его глаза.

— Вы недалеки от истины! — Кассарин ухмыльнулся и не отвел взгляда.

— Василий Васильевич, а вы даете гарантии, что у меня не будет неприятностей в прокуратуре?

— Даю.

— Какие?

— Мое честно слово. Честное слово генерала КГБ.

Я поднял брови, словно паяц в одноименной опере Леонкавалло.

— Есть у вас, Александр Борисович, другой выход? — вкрадчиво спросил Кассарин.

Мурлыкая мотивчик из «Сильвы», в комнату вошел Сатин. В руках он держал поднос с чайным сервизом и киевским тортом…

14

В этот промозглый ноябрьский вечер в Москве было тише, чем всегда. Даже в центре, у проспекта Маркса, было не так много пешеходов. В фешенебельной гостинице «Берлин» группа иностранцев рассчитывалась с администратором за жилье. Седовласый швейцар, укрывшись от холода в глубине киоска, почитывал «Вечерку». Лишь из подвального зала ресторана доносились звуки музыки.

Здесь, в ресторане, было действительно шумно. Громко разговаривали посетители, официанты суетились вовсю, и знаменитый джаз-оркестр Геллера шпарил вариации на тему «Бубликов».

В глубине зала, метрах в десяти от фонтана-бассейнчика с живой рыбой, ужинала компания хорошо одетых людей. Стол на двенадцать персон был заставлен приличной закуской, бутылками коньяка и водки. Два вышколенных официанта тактично удалились, когда высоченный плотный мужчина встал и начал говорить. Говорил он негромко, но довольно четко, с еле заметным прибалтийским акцентом.

В три минуты одиннадцатого в гостиницу вошел молодой мужчина в синей спортивной куртке, скосил взгляд на иностранцев, столпившихся у стойки, сунул что-то в ладонь швейцару, свернул направо, в подвальчик, и зашагал размеренной походкой в ресторанный зал. В вошедшем не было ничего особенного. Москвич как москвич, завелось в кармане с полсотни, вот и решил выпить стопку экспортной водки и поесть осетринки. На него никто не смотрел, да и он не озирался по сторонам. Он прошел мимо оркестра, миновал метрдотеля, выговаривавшего что-то нескладному официанту, и так же невозмутимо направился к длинному столу, за которым сидела компания.