Ярополк

– Благодарю, князь! Но дозволь мне на три дня съездить в родную весь. Мою жену Власту хазары уводили в Итиль. Да Бог дал тебе побить поганых… Вот и думка у меня: может, Власта дома теперь… Уж очень долгой была наша разлука.

– Гридни! – тотчас приказал князь дворцовым людям. – Соберите доброго человека в путь. Коня ему дайте из моей конюшни.

– Да я бы хоть теперь поехал, – сказал Знич.

– Так поезжай! Пусть Сварог побережет тебя в пути и Волос с Лелем будут к тебе благосклонны.

На Днепре ничего нового для себя Святослав не увидел.

– Ты на мои корабли смотри, князь.

– Вижу твои корабли.

– И тот, что стоит последним?

– Вижу. Знаю, что это такое. «Жидкий огонь» мечет.

– Отныне это твой корабль, князь.

Святослав призадумался: ромеи берегут свои огненосные корабли пуще глаза.

– Калокир, с чего такая щедрость?

– Хочу друга в тебе иметь. Тайну «огня» я не знаю, но пусть этот корабль послужит тебе, сифоны его полны и к бою готовы.

– Для дружбы добрый залог, – согласился Святослав.

Княжеский наказ

Травы блестели, словно у земли был праздник. Пахло нагретой солнцем водой, мокрым песком, мать-и-мачехой. Знич остановил коня у крошечного озерка, вспугнул лягушек. Сначала звонко шмякнулась в воду одна, за ней другая, и пошло, и пошло, пошло. Озерцо было круглое, открытое. Знич наклонился, опустил руки в воду, набрал пригоршню. Вода пахла детством.

Слезы закипели в горле и кинулись вверх, к глазам, и он, удивляясь себе, заплакал. Положил голову на траву, затих. Какая-то прошлогодняя былинка колола щеку, но он только сильнее прижимался к земле, желая боли за столь долгое отсутствие. А душа, как подставленный под струю источника кувшин, наполнялась и переполнялась благословенной сладостью любви. Куда бы он ни посмотрел – всюду его встречало родное. Родные ветлы кланялись ему. Издали строго, но одобрительно смотрела на него дубрава. Тропки, как мальчишки, бежали впереди, чтоб оповестить о прибытии канувшего, а все-таки жданного.

Чтоб не растравлять нежностью душу, он ударил коня плетью и полетел через луга к веси, боясь глаз своих. Они ведь могут увидеть дом и двор, а могут и на пустырь наткнуться, на бугры в бурьяне.

Его дом был с краю, и это было теперь особенно кстати. Не надо ехать к пустырю среди жалеющих, припоминающих взоров.

Он нахлестывал коня и смотрел, смотрел, словно хотел пронзить глазами саму судьбу свою. И увидел дом, хлев, баньку, а банька-то… была живой. Он уловил запах дыма и пара, поднявшегося с раскаленных камней.

Двор тоже дышал жизнью: в хлеву, на соломе, лежала совсем свежая коровья лепеха. Значит, корова ночевала и ушла в стадо. Он дал коню овса из своей дорожной сумы. Отворил дверь в избу. Никого.

Пахло женщиной. Гнездышко было прибрано, в малой корчажке на столе синели незабудки.

Знич сел за стол, откинулся спиной на бревна, чтобы ощутить лопатками привет своего дома, и вдруг почувствовал сильный голод. Наверное, на печь поглядел, на зев, прикрытый заслонкой. Не поленился, встал, заглянул. С краю печи стояла кринка варенца, поближе к углям горшки с кашей, со щами. Хозяйничать не решился, взял варенец. Уж очень вкусна на вид была пленочка, по краям коричневая, в середине золотая.

Хлеб он достал свой, с княжеского стола. Коль чужие люди живут, будет, что оставить вместо варенца.

Подумал о чужих людях, и сердце задохнулось в тесной клетке тоски.

– Терпи! – сказал себе Знич, пальцем поддевая пленку с варенца.

И только он отправил вкуснятину в рот, как дверь распахнулась и в избу вошла простоволосая женщина. Да что там простоволосая! Это вкатился золотой поток.

Женщина, встретившись с глазами незнакомого мужчины, обмерла. А в дверях уже стояла – Власта.

Знич проглотил пенку, поднялся, отирая руку о платье. Власта подошла к нему, положила голову на грудь и слушала, как стучит сердце, и этот стук сливался с ударами крови в ее висках. Голова закружилась, и она осела бы, но могучие руки не позволили.

Прошептала, встрепенувшись:

– Наглядеться хочу.

Усадила за стол, подала еду и глядела, глядела, изумляя Золотую Косу.

Золотая Коса вежливо побыла за столом малое время, а потом пошла баньку подтопить для хозяина.

Намылся Знич до того, что кожа заскрипела, налюбился с ненаглядою, а утром – в путь.

Узнала Власта, что Баян в Киеве, не усидела дома у печи.

– Хозяйствуй! – только и сказала Золотой Косе.

Лошадку им селяне выделили, и лошадку оставила, на одном коне с мужем поехала – такая езда слаще.

Уже по дороге узнал Знич историю Золотой Косы. Власта повстречала ее, уходя из Хазарии. Вместе долгий путь мыкали. Сначала зашли в родное селение Золотой Косы, а там вместо изб пепел, прибитый дождями, вместо людей – черные трубы.

Быстро порастает быльем худое прежнее житье.

Вернулась в пути к Власте и к Зничу их молодость. Ехали на коне, хмельные от любви, любящие не только птиц и потатчиков любовных – кузнечиков, но и змей, и всяких иных гадов. Живите! Хорошо жить! Ненаглядный он, Белый Свет.

Князь Святослав, увидав счастливое семейство, собранное воедино самой судьбой, решил их участь скоро, по-хозяйски: