Ярослав Галан

… А может быть, он никуда и не уезжал из Ростова? Львов лихорадило так, словно он готовился к осаде. Шныряющие по его улицам господа в штатском как две капли воды были похожи на тех самых ростовских вербовщиков, которые, потрясая кольтами перед носом испуганных мальчишек, требовали от них «добровольно» вступить в «святые дружины» Корнилова и Дроздова.

Поскольку тысячелетняя монархия Габсбургов приказала долго жить, «отцы нации» решили, что пришло самое что ни на есть время, чтобы стать у кормила власти.

Родилась недоброй памяти ЗУНР — так называемая буржуазная Западно-Украинская народная республика.

Галану не давала покоя листовка, увиденная им на львовской улице. «Да здравствует Советская власть!» Значит, уже здесь, не где-то в далекой России, бурлила, готовая вылиться наружу яростным, испепеляющим огнем, невидимая пока подземная лава.

Впрочем, такая ли уж и невидимая?..

Бывший товарищ по гимназии, которого он встретил, вместо приветствия тихо спросил:

— Слышал?

— Что?

— На фольварке скандал. Хлопцы там недавно вернулись из России. И помещика — по шеям!.. Сказали: «Вы здесь, братцы, отстали от жизни…»

— И чем это кончилось?

— Постреляли их…

— Я уже видел такое.

— Где?

— В Ростове… Только там это временно. Судя по всему, тех, кто стрелял, скоро самих поставят к стенке…

— Циркуляр наместника читал?

— Нет. Я недавно приехал.

— По восставшим приказано стрелять.

— И помогло? — с иронией спросил Галан.

— Как мертвому припарки. Во Львове бастовало несколько тысяч рабочих. И у нас было — в Перемышле, Стрые, Вориславе, Дрогобыче…

— А село поддерживает?

— Еще как! Все уезды в огне. Сокальский, Рава-Рус-ский, Гусятинский, Тернопольский… Словом — все… А ты как думаешь жить? — Теперь спрашивали Галана.

— Как все, — пожал Ярослав плечами и подумал: «Кто его знает! Можно ли с ним откровенничать? Столько лет не виделись…»

— Я слышал, твой тато вернулся из Талергофа.

— Вернулся. Еле ходит… С этого курорта больше возвращались на тот свет. Можно считать, что татови повезло…

— Да, давно мы с тобой не виделись… — Приятель изучающе посмотрел на Ярослава и вдруг тихо добавил: — А в нашей гимназии — кружок…

— Какой? — оживился Галан.

— Придешь — увидишь. Во всяком случае, мы с теми, кто бастует, но не с теми, кто расстреливает…

— Ну что же, — улыбнулся Ярослав. — Программа вроде бы подходящая. Приду обязательно… Наверное, найдем общий язык…

«А он, кажется, ничего парень», — подумал каждый из них друг о друге, когда они расстались.

Симпатии версальских миротворцев склонялись все больше к молодой панской Польше, и мировая буржуазия помогла ее войскам после недолгих стычек с украинским населением на долгие годы захватить Львов.

Все клятвы «отцов нации» о «незыблемости украинских основ» и «суверенитете» в мгновение ока стали прахом и пеплом, и ошалелые от великого множества бурно перемежающихся событий паны из Перемышльской гимназии не знали, что делать. Сегодня они срывали со стен классов листовки, кричащие: «Да здравствует Советская власть!», завтра — не менее красноречивые плакаты с грубо намалеванными чернилами лозунгами: «Долой польских оккупантов!»

Оградить «паству» от «крамольных влияний» не было уже никакой возможности. Гимназия митинговала. Произносились речи. Ораторы полыхали праведным гневом. И вдруг в один день все стихло: пришла весть — польские войска двинулись на Киев, а 7 мая 1920 года взяли его.

А потом события стали чередоваться со скоростью кадров кинематографа: Красная Армия, разгромив интервентов под Киевом и Житомиром, в июле 1920 года вошла в Западную Украину. Население Галиции всеми силами помогало советским войскам. Везде, где появлялась Первая Конная армия, много добровольцев из местной молодежи вступало в ее ряды. В августе 1920 года начались бои за Львов. Казалось, уже так близко освобождение, но Красная Армия вынуждена была отступить, и Западная Украина еще на девятнадцать лет осталась под игом колонизаторов, назвавших ее «Малопольшей».

…В 1922 году Галан сдал экзамены на аттестат зрелости.

— Куда же теперь? — поинтересовался отец. — Учебу надо продолжать. Кому нужен неуч?!

— Разве я спорю?.. — Ярослав удивился. — С чего это ты решил, что я не буду учиться?

— Просто слышал твой разговор с приятелями. Во Львовский университет вы не желаете. А, спрашивается, почему? Чем он для вас плох?

— Видишь ли, отец, — Ярослав старался говорить как можно мягче. — Ты не обижайся. Но мне кажется, ты уже где-то смирился с тем, что у нас идет сплошное ополячивание… А ведь это оккупация. И она не будет длиться вечно. И не бороться с ней нельзя.

— Видимо, тебе захотелось в тюрьму.

— В тюрьму попасть никому не хочется. Но хлопцы правы, бойкотируя Львовский университет. Украинские студенты туда либо не допускаются совсем, или сквозь мелкое сито отцеживаются процентной нормой.

— Но что-то же надо решать… Где ты будешь учиться? — Отец нахмурился.

— А я уже решил, отец… Поеду в Вену или Триест. Во Львове учиться не буду. Быть в наймах у соседей не пристало. Мне потом товарищам в глаза будет стыдно посмотреть…