Ярослав Галан

— Вот он пишет, что живет он отлично и что на судьбу жаловаться ему не приходится. Это — явно строки утешения: успокаивал родных. А мне не раз рассказывал, что для того, чтобы попасть в театр «Ла Скала», он с громадным трудом собрал деньги. Всячески экономил деньги, подрабатывал… Кстати, итальянскую музыку он знал в совершенстве. Буквально по небольшой музыкальной фразе мог определить и произведение и композитора.

Во Флоренции, этой «колыбели Возрождения», родине Данте, Челлини, Боккаччо, Донателло, Верроккьо, в Венеции, «жемчужине Средиземноморья», с изумительным собранием картин Рафаэля, Тинторетто, Тициана, Беллини, Веронезе, в Неаполе с «шумным зрелищем его бурлящей, бьющей через край жизни» не покидало Галана восхищение созданиями человеческого гения, творениями умного и талантливого народа. В годы, когда юноша становится известным писателем, он обращается к итальянскому искусству, черпая здесь высокие примеры и образы, помогающие ему в борьбе с тайным и явным фашизмом. Позднее, в годы Великой Отечественной войны, Галан не раз упоминал в своей радиопублицистике имена итальянских мастеров.

Примечательны слова, из открытки, отправленной Галаном из Палермо 4 апреля 1925 года: «Был сегодня сам на Монте-Пеллегрино — высокая гора, — видна с нее Сардиния… Этот вид на Капри — что-то замечательное!»

Галан был потрясен не только волшебством моря, побережья и бессмертных творений мастеров. Врезалось в его память на всю жизнь и иное — несгибаемость народа. Через много лет он напишет строки, исполненные восхищения перед мужеством итальянских коммунистов: «Отойдя от виадука шагов на сто, я обернулся… В глаза мне бросилось что-то другое, чего гвардия Муссолини не заметила. Во всю ширину виадука пылали на солнце большие красные буквы боевого лозунга итальянского подполья того времени: „Вива Ленин! Абассо Муссолини!“ („Да здравствует Ленин! Долой Муссолини!“) Для людей, которые писали эти слова, умерший Ленин был всегда живым и учил их быть бесстрашными в неравной борьбе. Над Италией не погасло еще солнце…»

В его автобиографии все это занимает всего несколько строчек текста: «В 1926 году, после того как бойкот высших учебных заведений Польши украинской молодежью был прекращен, решил продолжать свое образование в Краковском университете… В том же году вступил в ряды Коммунистической партии Польши и стал заместителем председателя прогрессивной организации студентов Краковского университета „Жизнь“».

Товарищи по подполью добавят: «…и одним из организаторов такой же группы в Галиции — „Пролом“». А видный революционер-подпольщик Западной Украины Богдан Дудыкевич отметит, что имя Галана к этому времени уже широко известно в Галиции как руководству партии, так и «среди прогрессивного студенчества». Соратник Ярослава по «Жизни» выдающийся деятель народной Польши Зигмунд Млинарский считает нужным оговорить и следующее, с его точки зрения немаловажное, обстоятельство: Галан тогда «в отличие от некоторых был свободен от всяких националистических предрассудков». В необычайно сложной обстановке Галиции и Польши тех лет это значило очень многое…

Краковский адрес Галана был: Площадь Лясота, 3.

Перебрались они из Вены в Польшу вместе с Отто Аксером и теперь снимали комнату на вилле, приобретенной по случаю их хозяйкой после смерти одного почтенного нотариуса.

Вначале они были рады, что устроились тихо и нехлопотно, но уже через день-другой выяснилось, что попали в осиное гнездо.

Живущие по соседству корпоранты из Горной академии оказались боевиками польских националистических групп.

Галан не устраивал их по трем причинам: во-первых, он был украинцем; во-вторых, по слухам, дошедшим до них, коммунистом; а в-третьих, не был антисемитом. Последнее обстоятельство переполнило чашу терпения воинственных корпорантов: они как раз, успешно проведя несколько погромов, усердно занимались подготовкой «широкой акции».

Встретив главаря корпорантов на улице, Галан остановил его и спокойно заявил:

— Акции не будет. Отменяется… А если попробуете — будете иметь дело вот с ними. — Ярослав кивнул в сторону ближайшего угла.

Вожак обернулся — и побледнел. Там стояла довольно большая группа рабочих и студентов. Некоторые из них, заметив, что корпорант смотрит в их сторону, небрежно вынули из карманов пистолеты и, повертев их в руках, снова спрятали.

— Они, — Галан кивнул на свою боевую группу, — между прочим, тоже умеют стрелять. И совсем неплохо…

Корпорант грубо выругался.

— А это ты уже совсем зря, — усмехнулся Ярослав. — Евреем я никогда не был… Но и фашистом тоже.

— Ничего. Я не знаю, кем ты был и кем не был, но мы все это тебе припомним… И очень скоро…

— Боюсь, что обожжетесь. — Галан пожал плечами. — Впрочем, если хотите — попробуйте…

Когда корпорант испарился, рабочие-боевики подошли к Галану.

— Ну как?

— Высокие договаривающиеся стороны к общему мнению не пришли…

Но, кажется, он испугался. Во всяком случае, наша демонстрация со стороны выглядела весьма внушительно…

Вечером пришел с этюдов Отто: он увлекался живописью.