Ярослав Мудрый

Сергуня завсегда рад дармовой выпивке. Чарочка за чарочкой, и так язык развязал, что удержу нет.

Дабы соблюсти «уважение» к новому «приятелю» пришлось Могуте бражника до его избы довести. Почитай, на плечах нес.

Вернувшись к князю, поведал:

— Зачинщик крамолы — посадник Константин. Действует через своего ключника Рыкуню. Челядь, дабы не бросать тень на посадника, участия не принимает. Рыкуня подобрал десятка два чужаков, вплоть до нищей братии и меж двор скитальцев, вдоволь кормит и спаивает их, а те расходятся по городу, и возносят на тебя, князь, всякую хулу.

— И как новгородцы?

— Пока большой угрозы нет, но посадник, как мне думается, утроит число горланов и измыслит новые козни. Тогда всякое может статься.

Ярослав Владимирович всегда дорожил мнением дворского.

— Чтобы бы ты на моем месте сделал, Могута Лукьяныч?

— Одно скажу, князь: двум медведям в одной берлоге не ужиться.

— Истинно. Побудь у себя. Я скажу тебе о своем решении.

Непростая задача возникла пред Ярославом Владимировичем. Посадника надо менять. Но сделать это будет нелегко. Константина выкликнуло вече. Еще при своей жизни Добрыня Никитич постарался, чтобы сын наследовал его место. Новгородцы Добрыню почитали и надеялись, что Константин также будет им желанным.

В первое время так и было, но чем больше посадник царствовал в Новгороде, тем всё чаще новгородцы стали подмечать, что Константина обуревает гордыня, переходимая в грубость и чванство. Супротивного слово не скажи.

Посадник не только стал отмахиваться от неотложных дел ремесленного люда, но и купечества. А дел тех всё скапливалось и скапливалось, но посадник не помышлял обременять себя заботами. Он воистину царствовал «лежа на боку», не догадываясь, что новгородцы могут и крепко возмутиться.

Приезд Ярослава и первые его шаги сразу же разбудили Новгород, и привели в негодование посадника. Всё, что ни делал новый князь, Константин встречал с едва прикрываемой злобой.

А новгородцы с одобрением отзывались на новины Ярослава. Посадник почувствовал, что теряет власть, и тогда перешел к открытому противостоянию, задумав возмутить против князя народ.

Народ! Опять решать ему: кому владеть Новгородом. Надо принимать незамедлительные меры.

Ярослав Владимирович вновь пригласил дворского.

— Собери, Могута Лукьяныч, тысяцкого Гостомысла, градских старцев, именитых купцов и добрых мастеров из ремесленного люда. Буду в сенях совет держать.

На совете Ярослав Владимирович произнес длинную речь, стараясь обосновать каждое свое слово, а когда, наконец, замолчал, его поразила угрожающая тишина.

«Не вняли, — с огорчением подумалось князю. — Сейчас последует сокрушительный для него отпор, после коего его судьба резко переменится к худшему».

Первым, как это и полагалось, поднялся с лавки тысяцкий Гостомысл. Неторопко пощипал длинными перстами густые пеньковые усы и, глядя на князя, с осуждением молвил:

— Уставы и Судебники для нас пишешь, а новгородские порядки не ведаешь. Было вече, князь Ярослав?

— Было. Две недели назад.

— Тогда зачем ты нас собрал? Аль ты не ведаешь, что новгородское вече имеет силу непреложного закона?

— Ведаю, господа честные новгородцы. Но тут крамола стала против меня подниматься.

— Какая крамола, князь Ярослав Владимирович? — поднялся купец Мефодий. — То всякие шаромыги воду мутят. Пьянь, забулдыги!

— Прикажу соцким всех выловить и плетьми выстегать, дабы больше поганые рты не раскрывали, — произнес Гостомысл.

— Шаромыги — мелкие сошки. Они смущали народ с чужого голоса. Как с зачинщиком быть? — напрямик спросил Ярослав Владимирович.

И вновь в сенях установилась затяжная тишина. Посадник — не забулдыга, избран тем же вече и наделен огромной властью.

Князь поглядывал то на тысяцкого, то на купца Мефодия, но те напряженно о чем-то думали.

Но тут, наконец, поднялся знатный оружейник Сурьян, кряжистый мастер с окладистой черной бородой, усеянной седыми паутинками.

— Мне остерегаться нечего. Тридцать лет доспехи лажу, и ни перед какими властителями спину не гнул и впредь не собираюсь. Не ведаю, как поступят купцы, но я тебе, князь Ярослав, от всего мастерового люда скажу. Неугоден стал ремесленникам посадник Константин, и коль дело до нового вече дойдет, за тебя будем стоять.

Твердая речь оружейника подстегнула и купца Мефодия:

— Мы тоже ходим не в овечьих шкурах, князь Ярослав. Торговые люди Новгорода не станут держаться Константина. Не надобен нам такой посадник, одна поруха от него. Зависть его одолела, что ты, князь, добился большой власти.

— Завидуй не тому, кто большой власти добился, а тому, кто хорошо и с похвалой покинул ее.

— Здравые слова, князь Ярослав. Вот того-то Константину и не хватает. Ты справляешься, как быть с зачинщиком крамолы? Смело можешь его убрать, и никакого шума в граде не будет. Изжил себя Константин в посадниках.

— Изжил! — веско произнес тысяцкий Гостомысл.

О том же молвили и градские старцы.

На душе Ярослав Владимировича потеплело. Камень с плеч!

— Благодарствую, господа честные новгородцы. Я так понял, что не следует и вече собирать.