Ярослав Мудрый

— Коротка, мастер, зело коротка. Жизнь — всего лишь небольшая тропинка между рождением и смертью, а посему надо многое успеть. Задумал я, коль вороги не помешают, каменные храмы в больших городах ставить. Дивные храмы, дабы душа у людей ликовала от их вида и внутреннего убранства. Понадобятся знатные зодчие, розмыслы и живописцы. Украшать надо святую Русь, ибо там, где красота, там и доброта, а добро сеять — добро и пожинать. Зело много от красоты зависит. Но творить ее надо с умом. Красота без разума пуста. Вот здесь и нужны искусные художники. Намерен собрать их в Киеве. Мыслю, Русь не бедна даровитыми людьми, и ты, мастер, тому пример. Отменно используешь ты и чернь,[299] и скань,[300] и эмаль. А посему с просьбой к тебе, Томила Куприяныч. Не возьмешься ли ты обучить своему ремеслу десяток учеников, дабы и они стали мастерами искусными. Позарез такие умельцы потребны Руси.

— Да я бы не прочь, князь. Дело, мню, стоящее, однако, и ковня моя маловата, и много сручья понадобится, да и злата и серебра впрок. А самоцветы? Держать при себе такое богатство опасливо.

— А как ты ранее свое богатство оберегал? Каждое твое изделие немалую цену имеет.

— Моего богатства здесь, почитай, и нет. Злато, серебро и лалы[301] мне на заказ князья да бояре привозят. А в караульных — мои сыновья. Четверо их, и каждый при силушке. Чай, зрел их, когда в ковню входил.

— Зрел. А ежели печенег наскочит? Дивлюсь, как твоя ковня в целости сохранилась.

— Печенег хоть и проворен, но не птица. Заранее о набегах узнаем. В пещеры с добром и сручьем забиваемся. Такие хитроумные скрытни в Горе нарыли, что ни один степняк не сыщет.

— Мыслю, более степняк не сунется. Но сынам твоим место в ковне. Караульных же от лихих людей из своих гридней выделю. И сруб новый подле тебя поставлю, и всё, что тебе на потребу надобно, вдоволь дам. Взрастишь добрых мастеров — в ноги поклонюсь, Томила Куприяныч.

Лицо мастера вспыхнуло малиновым цветом от смущения.

— Да я… да я, князь, сам тебе поклонюсь. Спасибо, что за Русь радеешь. Не всякий государь о мастерах печется.

* * *

Замыслив собрать в Киеве знатных зодчих, розмыслов и живописцев, Ярослав Владимирович постарался сам вникнуть в дивные творения мастеров. Нашлись они и в стольном граде.

На какое-то время великий князь стал усердным учеником. Вначале он познавал технику мозаики. Изображение выкладывалось из кубиков искусно окрашенной смальты[302] или из кубиков цветного камня. На поверхность стены наносился слой вяжущего, быстро затвердевающего раствора, на коем делался рисунок, и уже по нему выкладывалась, путем вдавливания в раствор, мозаика.

Кубики располагали так, дабы линии, образованные их рядами, приобретали вид рисунка. Полупрозрачная ярко окрашенная смальта создавала особенную глубину тона. Обрисовки мастерились так, что они были хорошо видны издали; всё было ясно, четко, легко воспринимаемо.

Техника фрески была менее сложной. Мастер писал красками прямо по сырой, особым образом приготовленной, влажный штукатурке. Краски проникали внутрь ее на некоторую глубину и плотно с ней соединялись. Живопись выходила довольно прочной.

В отличие от мозаики красочная поверхность фресок отличалась некоторой матовостью. Мастер, расписывавший стены фресками, должен был трудиться быстро — пока не высохла штукатурка, а посему фрески, относительно с мозаиками, отличались большей импровизацией и естественностью рисунка.

Иконопись представляла собой живопись яичными красками — на особым образом приготовленных досках, и отличалась высоким мастерством, выразительностью изображений, яркостью красок, сложностью христианских сюжетов.

Миниатюра же была связана со всем искусством писания книги в целом, где применялись разнообразные прочные краски и золото.

Умельцы дивились: чудной князь и до того дотошный, что сам в руку кисть берет, никакой черной работы не чурается, даже раствор старается без изъяна замесить. И всё вникает, вникает!

А Ярослав Владимирович с таким увлечением входил в тайны мастеров, что забывал обо всем на свете, и с превеликой неохотой отзывался на мольбы дворского:

— Княже! Ну, сколь можно без трапезы трудиться?!

— Недосуг, Могута Лукьяныч, недосуг!

Возвращаясь поздним вечером в Теремной дворец, высказывал:

— Непременно надо постичь сию сложную науку. Начнут мастера каменные храмы украшать, а я ни бельмеса не смыслю. Срам! Сам обязан их работу оценить, а может, и поправить. Храмы века должны стоять и людей радовать.[303]

— Вестимо, княже, — кивал боярин. — А вот глянь, что я тебе принес. Русская монета!

На лицевой стороне было выведено: «Ярославо серебро», на обратной изображен воин Георгий с копьем.

— Ну что ж, Могута Лукьяныч. Покажи монету купцу Силуяну и торговым людям — и в добрый путь. Надеюсь, сия монета окажет добрую службу Руси.

Глава 17 ГОРДЫНЯ БРЯЧИСЛАВА