Ярослав Мудрый

— Видно, разбойников немного было, — проговорил Ростислав. — Не рассчитали они своих сил, да и нас в темноте не рассмотрели. Счастье наше в этот раз: скоро и легко отделались.

— Дал бы Бог, чтоб эта ночь прошла поскорее, — вздохнул Никита. — Наутро уж в Киеве будем.

— Сосни, Никитушка, отдохни; я и один посижу.

— Нет, Ростислав, не могу я уснуть. Лучше поговорим, до утра недолго осталось.

Товарищи выпили по нескольку глотков доброго старого меда. Кровь их согрелась, сонливость прошла, они плотнее закутались в теплые шубейки и стали вполголоса беседовать. Между тем вокруг настала совершенная тьма, как бывает перед рассветом. Почти нельзя было различить берегов. Весла однообразно и тихо плескали. Некоторые купцы, утомленные опасным путешествием, уснули; наши же молодцы вели беседу.

— Как страшно воет ветер, — заговорил Ростислав. — Знаешь, мне этот свист и вой ветра напоминает прошлогодние святки. Метель была злая, ветер выл за окном, как голодный зверь, а мы всей семьей сидели в теплой, по-праздничному убранной горнице нашей. Мед, брага и сбитень горячий в серебряных жбанах на столе стояли. Девушки щелкали орешки, мы им помогали — праздничное было дело: ели да пили, пили да ели. Только под конец вечера одолела скука. Беседа не клеилась, ветер нагонял тоску. Вдруг, на радость нам, входит прохожий гусляр. Мы обрадовались, не знаем, куда посадить, с чего начать угощать. Сестры сладкие коврижки несут, мы, молодые люди, брагой крепкой потчуем. Отец с матерью с детства учили нас принимать и угощать странников, не расспрашивая их, куда, откуда и зачем они идут. Так и с этим гусляром было; накормили мы его хорошенько, а когда он отдохнул с дороги и обогрелся, мы стали просить его сыграть нам и спеть что-нибудь. И гусляр стал петь, и так хорошо он пел, так понравились мне его песни, что я их все запомнил, и если хочешь, расскажу тебе теперь из них что-нибудь.

Никита стал упрашивать.

— Ну ладно, слушай, — начал Ростислав. — Пел прохожий гусляр о нашем Новгороде, о его красоте и богатстве, и славе, об удали витязей новгородских и об именитых купцах его; хорошо пел он, но особенно мне понравилась его песня о печальной судьбе одной новгородской девушки, именем Горислава. Вот о Гориславе я тебе и буду рассказывать.

Жила-была в Новгороде девушка, именем Горислава. Родители ее были люди бедные, но они никогда не жаловались на свою судьбу; дочь свою любили больше всего на свете; к ветхому домишку своему привыкли, и он казался им лучше богатых палат. Вокруг дома их был садик, в саду росли самые красивые в городе цветы, а на старой развесистой яблоне пел соловей, и так хорошо он пел, что все говорили, что он поет о счастье семьи Гориславы. Все знали, что в маленьком домике царит тихое, светлое счастье, и все слышали звонкие радостные песни соловья, певшего в их саду.

Счастливо прошло детство Гориславы. Когда ей исполнилось семнадцать лет, за нее посватался молодой новгородец Любомир. Он был человек хороший, родителям Гориславы понравился, сама она его тоже полюбила, и все, казалось, должно было быть так хорошо и счастливо. Свадьба была уже назначена, но, к несчастью, Горислава случайно познакомилась и подружилась с одной иноземной гостьей — немецкой купчихой Брунгильдой. С этого знакомства и начались несчастья Гориславы. У немки в доме во всем было богатство и роскошь. Сама она ходила, увешанная жемчугом и самоцветными камнями, в дорогих атласных да бархатных платьях. Она хорошо играла на лютне, пела, говорила на нескольких иноземных языках. У ней тоже был жених, молодой свейский купец Гергард. Они оба любили шутить и смеяться. Часто они смеялись над русскими обычаями, над невежеством и необразованностью новгородцев.

Жениху Гориславы доставалось больше всего от насмешников. Он был человек бедный, ничего, кроме Новгорода, не видел и не мог соперничать с бойкими иноземцами. Ему больно было бывать с Гориславой у чванных немцев, и он часто просил невесту не ходить туда. Но Гориславу влекло в шумную, веселую семью Брунгильды все больше и больше. Уж ей скучным казался бедный, старый родительский домик; ее так и тянуло туда, где постоянно звучала музыка, раздавались веселые, хотя и чужие песни… Ее принимали, по-видимому, радушно иноземцы, но она слышала, как они потихоньку в стороне смеялись над ее неумением танцевать и осуждали ее бедные наряды. И вкрались в сердце Гориславы недовольство своей судьбой и зависть; ей во что бы то ни стало захотелось разбогатеть. Она знала, что Брунгильда не любит своего жениха и тому невеста нравилась не больше других молодых девушек; но оба они были всегда веселы, счастливы. Их соединяли только торговые соображения родителей, но жизнь, ожидавшая их впереди, была все-таки веселая, шумная, богатая. И Гориславе захотелось такой же жизни.