Ярослав Мудрый

На огромной вогнутой поверхности конхи главной апсиды — изображение Марии, молящейся за род людской. Всеславная, быстрая на помощь всем христианам. Она — превыше небес. В ней и мудрость, и защита, она словно бы небесный град, из которого вышел Христос на борение и смерть за род людской, она — и церковь земная, она — все. А над нею Деисус: Мария и Иван Предтеча обращаются к Христу с молитвой за всех сущих.

Далее идет церковь земная. В простенках между окнами барабана — апостолы, в парусах — сидячие евангелисты. Под Орантой — евхаристия. Шесть апостолов с одной стороны и шесть с другой направляются к престолу, к дважды представленному Христу, за причастием, Христу с двух сторон престола прислуживают два ангела с рипидами в руках. Христос один раз преподает хлеб («се тело мое»), другой — чашу с вином («се кровь моя»).

Иоанн Дамаскин утверждал, что вся церковь стоит на крови мучеников. Поэтому на подпружных арках располагалось сорок медальонов с изображениями сорока севастийских мучеников, которые погибли в Севасте при императоре Лицинии. В Цезарее впоследствии была сооружена церковь в их честь, император Феодосий часть мощей великомучеников перенес в Константинополь, а Василий Первый построил для сохранения мощей храм. Уже один лишь перечень имен мучеников весьма обременителен: Ангий, Акакий, Александр, Аэтий, Валерий, Вивиан, Гаий, Горгоний, Саномий, Екдикий, Иоанн, Ираклий, Кандид, Ксандрий, Лисимах, Леонтий, Мелитон, Приск, Сакердон, Севериан, Сисиний, Смарагд, Феодул, Флавий, Худион, — и так вплоть до сорока!

А нужно же было для каждого подобрать цвет туники и хламиды, по возможности позаботиться, чтобы усатый сердитый Аэтий не был похож на удивленного юного Екдикия, а седоглавого Ангия чтобы не спутать с довольно-таки глуповатым Северианом, добродушный же старенький Иоанн, имея точно такую же заостренную бороду, как и Худион, не должен бы повторять выражением своего лица жестокость и презрительность Худиона.

Нижний пояс апсиды отводился под святительский чин: отцы церкви Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Григорий Нисский, Григорий Чудотворец, великомученики архидиаконы Стефан и Лаврентий, святой Епифаний и папа Климент как первый христианский покровитель Киева, мощи которого привез сюда из Корсуня еще князь Владимир.

И, наконец, последняя большая мозаика — Благовещение на столбах триумфальной арки, ведущей в алтарь.

Фигуры архангела Гавриила в белом одеянии и Марии-Богородицы. Гавриил прибывает к Марии с благой вестью о грядущем рождении Христа. В руках у него — красный жезл, символ путника. Войдя к Марии, Гавриил промолвил: «Радуйся, благодатная. Господь с тобой!». Мария во время прихода архангела с вестью сучила пурпурную пряжу, символ бесконечности жизни, она отвечает Гавриилу: «Се рабыня Господня, да свершится со мною по слову твоему».

На пергаментных свитках был обстоятельно воспроизведен весь порядок украшения и росписи мусийной; здесь не жалели ни дорогого пергамента, ни золотых и иных красок, для каждого чина митрополит по памяти прочитывал соответствующие места из Святого письма и из книг отцов церкви, так что книги, принесенные свитой Феопемпта и разворачиваемые каждый раз, были, в сущности, излишними, зато не излишними были греческие надписи, которые тоже предусмотрительно были заготовлены прислужниками митрополита и раскрывались перед князем по мере того, как развертывались по полу новые и новые свитки с рисунками.

И то ли бормотание митрополита, то ли греческие надписи, которыми что-то слишком уж пестрели все изображения, то ли просто дневная усталость толкнула Ярослава на то, что он, еще не досмотрев, собственно, до конца, неожиданно встал со своего стула и заявил, что дальнейшее рассмотрение следует перенести на завтра, и делать это не здесь, в княжьих палатах, а в самой церкви, чтобы на месте стало виднее и отчетливее для всех. Митрополит съежился, вспомнив о седой холодине в нетопленном и не высохшем еще храме, не хотелось ему и откладывать рассмотрение, однако он скрыл свое неудовольствие и тоже встал, благословил князя и с важным видом прошелестел к двери, потянув за собой длиннющий хвост клира.

— Не спеши, княже, — прежде чем идти, сказал негромко от двери Сивоок, — церковь должна как следует высохнуть.

— Или уже надумали, чем заменять ромейские мраморы? — спросил князь.

— Говорил когда-то тебе, княже: распишем весь собор изнутри и снаружи фресками. Дивно будет.

— Митрополиту сумел бы рассказать.

— В нашем деле лучше показывать, а не рассказывать. Слово не все обнимает. Для слова остаются книги.

— Ну ладно, — улыбнулся князь, — в церкви придем к согласию.