Ярослав Мудрый

— Ой, гляньте на него! — молодица громко расхохоталась. Забежала с другой стороны, толкнула Сивоока уже сильнее, но парень не сдвинулся с места. — Видели такого малого! — выкрикивала неугомонная молодичка. — А откуда же ты взялся у нас тут?

— Оттуда, — махнул Сивоок рукой в сторону леса.

— Да там люди лишь исчезают, — вмешался в разговор один из мужчин, — а приходить оттуда — невиданное дело.

— Пришли же мы с купцом, — пробормотал Сивоок. — А вы кто такие? Что за город ваш?

— Радогость. — Молодичка, видимо, не хотела никому уступать своего гостя. — Город наш Радогость называется, а меня кличут Ягодой. А ты как зовешься?

— Сивоок.

— Почему же так?

— Не ведаю. Видать, из-за глаз.

— А какие же глаза имеешь? Взгляни на меня.

Сивоок вспыхнул до корней волос.

— Посмотри мне в глаза, посмотри.

Но как же он мог смотреть в ее бездонные глаза! Сивоок попытался было выбраться из толпы и спастись хотя бы возле Какоры. Но Ягода была быстрее не только телом, но и мыслью.

— Подожди-ка, поведу тебя к моей тетке, — сказала она, — тетка моя Звенислава хочет тебя видеть. А ей отказывать негоже.

Молодица схватила Сивоока за руку, потащила, расталкивая людей, тарахтела неумолчно:

— Тетка Звенислава у нас в величайшем почете. Потому как в Радогости женщины… Ты не ведаешь еще? Мужчин у нас мало… Исчезают в пущах… Идут и не возвращаются… И никто не может понять, что же это такое… Когда-то у нас были такие мужчины… Ой, такие же!.. А теперь видишь!.. И мой муж не возвратился из пущи… И все нам самим приходится… Вот так и тетке Звениславе… Тетя Звенислава, вот отрок, а зовется смешно: Сивоок.

Они остановились возле той темнолицей женщины, у которой на руке была золотая гривна с яблоками. Сивоок не столько смотрел на старую Звениславу, сколько на ее гривну, ибо ничего похожего еще нигде не видел. Золотой тур с изогнутой спиной, будто Рудь в давнишней своей стычке со старым Бутенем, упираясь задними ногами в огромное золотое яблоко, пробовал поддеть точно такое же яблоко рогами. Каждый мускул, каждая шерстинка на туре были отчеканены с подробностями почти невероятными. Кто бы это мог такое сотворить? И откуда привезена гривна? Неужели сюда могли добраться еще какие-нибудь гости, кроме них с Какорой? Ведь и назван город Радогость, видимо, в насмешку над тем далеким и широким миром, который никогда не одолеет тайных и опасных тропинок, ведущих сюда.

— У тебя глаз жадный, как и у твоего купца, — сурово сказала Звенислава, заметив, с каким вниманием всматривается Сивоок в ее гривну.

Хлопец зарделся еще больше, чем раньше от приставаний молодички с соблазнительными глазами.

— Люблю красивое… — пробормотал он. — Был у меня дед Родим… Он… творил богов — Световида, Дажбога, Стрибога, Сварога… В дивных красках… На глине и на дереве… С малых лет привык…

— Рехнувшийся малость отрок, — прыснула Ягода, — здоровый, как тур, а бормочет про какую-то глину… Ведь это же дело женское… Тетка Звенислава вон…

— А кыш, — прикрикнула на нее старуха, — замолчи, пускай отрок посмотрит и у нас… Жилище наших богов…

— Видел снаружи, — сказал Сивоок, — уже все осмотрел… Чудно и прехорошо… Нигде такого нет, в самом Киеве даже…

— А что Киев? — молвила Звенислава. — Киев сам по себе, а Радогость — сам… Покажу тебе еще и середину, ежели хочешь.

— А хотел бы, — несмело промолвил Сивоок.

— Мал еще еси? — догадалась Звенислава.

— Не знаю, может, шестнадцать лет, а может, и меньше… Дед Родим погиб, а я не ведаю о себе теперь ничего…

— Вот что, Ягода, не приставай к хлопцу, — сурово велела Звенислава. — Приведешь Сивоока потом ко мне, покажу ему жилье наших богов.

Но тут протолкался к ним Какора, пьяный в дымину, раздраженный тем, что не удалась торговля. Услышал последние слова Звениславы и тотчас же ухватился за них.

— А мне? — взревел он. — Почему мне не показываешь здесь ничего? Кто здесь гость? Я или молокосос? Я — Какора! Хочу посмотреть ваш город! Почему бы и нет!

— Хочет, так покажи ему, Ягода, — сказала, отворачиваясь, Звенислава.

Ягода рада была еще побыть с Сивооком, ее не испугала расхристанная фигура купца, маленькая женщина смело подкатилась к Какоре, дернула его за корзно, закричала так, что он даже уши закрыл:

— Ежели так, то слушать меня, и иди за мной, и не отставать, и не приставать, потому что позову мужей, да угостят палками, а у нас хоть мужей и мало, да ежели палками измолотят, то ого!

— Ну-ну! — загремел Какора, пытаясь обнять Ягоду, но наткнулся рукой лишь на пустоту, покачнулся, чуть не упал, попытался прикрыть свою неудачу разухабистой песенкой, сыпал первыми попавшимися словами вдогонку Ягоде и Сивооку, а сам был настолько пьян, что вряд ли и видел что-нибудь.