Ярослав Мудрый

Нам сегодня трудно понять их. Но если взглянуть на случившееся глазами современников Ярослава, то окажется, что и князь, и новгородцы были, что называется, киты: Ярослав ответил кровью на кровь, смертью на смерть; он лишь исполни обычай родовой (точнее, приравненной к родовой) мести, а значит, не вышел за рамки понятий и установлений своего века. Но еще важнее то, что он нашел верный тон, понятный и близкий новгородцам. Его раскаяние казалось искренним, слезы - неподдельными. Да они и были такими! Ярослав и в самом деле ощущал происшедшее как драму, как несчастье - и эти его чувства были созвучны чувствам и переживаниям новгородцев. Он каялся со слезами на глазах, с рыданием в голосе. В представлении людей Средневековья это в первую очередь свидетельствовал о его богобоязненности и искреннем благочестии. «Тремя делами добрыми научил Господь наш избавляться от врага нашего (диавола. - А. К.) и побежать его: покаянием, слезами и милостынею, - напишет почти столетие спустя внук Ярослава князь Владимир Мономах в Поучении детям. - И это… не тяжкая заповедь Божия, как теми делами тремя избавиться от грехов своих и Царствия (небесного. - А. К) не лишиться»54 Ярослав вполне овладел этими основными заповедями благочестия, особенно первыми двумя, и они в самом прямом, в самом обыденном смысле помогали ему избавиться от груза прежних прегрешений и добиваться царствия, причем не только Небесного, но и самого что ни на есть земного.

Новгородский летописец свидетельствует, кажется, и о том, что Ярослав златом хотел искупить свою вину перед новгородцами. «Теперь мне того и златом не искупить!» - восклицал он на вече. Иными словами, он готов был уплатить виру, положенную за убийство (то есть исполнить обычай, существовавший в славянском обществе, когда кровная месть при определенных обстоятельствах могла заменяться уплатой оговоренной суммы денег - виры), - но только не теперь, но позже, когда для этого у него появятся возмож-ности55. А возможности такие могли появиться - и новгородцы прекрасно осознавали это - лишь после завоевания Киева и завершения борьбы со Святополком. Как известно, золото - не худший путь к сердцам поданных, вполне способный - по крайней мере, на время - обеспечить их верность и подержу. Но дальнейший ход событий показал, что новгородцы бились со Святополком, что называется, не за страх, а за совесть. Значит, дело было не только в золоте и серебре.

Надо полагать, что неприязнь меж новгородцами и киевлянами, которую мы ощущаем на всем протяжении нашей первоначальной истории и которая, очевидно, была связана с особенностями становления древнерусской государственности (новгородские князья подчинили своей власти Киев, но затем осели именно в этом городе, сделав его столицей своего государства), имела и вполне конкретное выражение: новгородцы считали необходимым иметь у себя собственного князя и никоим образом не желали подчиняться посадникам князя киевского. Особо неприязненные чувства, которые они, по-видимому, питали к Святополку, пожалуй, можно объяснить тем обстоятельством, что Святополк открыто объявил себя сыном и наследником Ярополка, а новгородцы могли помнить недолгое правление в их городе посадников Ярополка в 977-978 годах. Приход к власти в Киеве Святополка угрожал восстановить это полностью неприемлемое для них положение. И у наверняка Святополк потребовал бы от новгородцев возобновить ежегодную выплат киевской дани, отмененную Ярославом. Потому, наверное, Ярослав, пусть даже и виновный в пролитии крови своих поданных, должен был казаться новгородцам меньшим злом, нежели чуждый и враждебный им Святополк.