Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Ярослав отделался двумя неглубокими царапинами на щеках и ушибом плеча, а вот лицо Могуты истекало кровью.

К князю и боярину набежали дружинники, гребцы и плотники. Маркел повел суровыми глазами по вырубщикам.

— Кто не упредил?

Молодой гридень, побледневший, насмерть перепуганный, упал перед Ярославом на колени.

— То моя вина, князь. Норовил толкнуть древо к берегу, а оно в другую сторону полетело. Помышлял крикнуть, а у меня язык присох от страха.

— Твой язык вырвать надлежит. Ведь ты князя едва не загубил. Не подскочи Могута Лукьяныч — и прощай князь. Дубина! — зло насел на дружинника Заботка.

— Оставь его, меченоша. А ты, гридень, встань. Впредь будь осмотрительней.

Могута сидел на земле и утирал лицо рубахой. Ярослав подсел к нему, обнял рукой за плечи.

— Спасибо тебе, Могута Лукьяныч. Отныне жизнью тебе обязан… Глаза целы?

— Бог миловал. А вот лицо сучьями поободрал. Но то не беда, до свадьбы заживет. Главное, ты, князь, целехоньким остался.

Маркел метнул взгляд на упавшее дерево и покачал головой.

— Однако ж медвежья силища у тебя в руках, боярин. Другого бы — в лепешку.

Глянул на плотников.

— Поищите стрекавы [206]и подорожников. Добро руду [207]останавливают. Поборзей, мужики!

Далее прорубались к Нерли с большими предосторожностями. Через неделю дорога была готова.

— Впереди самое трудное, братцы. Вернемся к ладьям и будем их тащить волоком. А допрежь изготовим бревна и толстые, крепкие жерди.

— Не впервой, князь, — молвил Бренко. — Как на катанцах ладьи поволочем.

— А чтобы днища не драть, надо дерева ошкурить и каждый сучочек вырубить, — посоветовал Маркел.

Одолели и волок. [208]Тут уж всем пришлось изрядно попотеть, а когда вновь забрались на корабли, приподнято заговорили:

— Экое великое дело справили.

— Отныне и по Нерли начнем плавать.

— Далече ли она идет?

— Князь сказывал, до реки Оки, а по ней уже до самой матушки Волги.

— Вона!.. А дале?

— Дале — два пути. Хочешь — вспять к Ростову добирайся, а хочешь — к булгарам иди, или к морю Хвалынскому.

— Вот те и просека! Вновь скажу: великое дело сотворил Ярослав Владимирыч…

Князь слушал разговоры дружинников и плотников, и вновь его осенила всё та же неожиданная мысль:

«Не князь сотворил, а опять-таки народ».

Подле Ярослава находился боярин Могута. Всё лицо его было иссечено свежими шрамами, но он не унывал, отделывался шутками:

— В народе говорят: с лица не воду пить. Были бы руки да ноги целы. А ланитами ни меча не держат, ни ложку в рот не суют… Жаль, тебя, княже, поранил.

— Рана от верного друга достойнее, чем поцелуй врага, Могута.

Ярослав всё больше и больше проникался доверием к этому степенному, рассудительному богатырю.

Не любил Могута лесть, не глядел властителю в рот, зато нередко давал разумные советы, к коим прислушивались не только старшие дружинники, но и сам князь. Другие княжьи мужи назойливо набивались к нему в друзья, но Ярослав таких сторонился, и даже как-то высказал:

— Друга ищи не того, кто любезен с тобой и кто с тобой во всем соглашается, а умного советника, кто полезного для тебя ищет и противится твоим необдуманным словам.

Могута ближе всего подходил к данному определению Ярослава.

На третий день пути завиднелся Суздаль. Все с большим интересом стали разглядывать небольшой городок, раскинувшийся на высоком крутом повороте Каменки. Суздаль был обнесен деревянным частоколом, но не был поднят на оборонительные земляные валы.

Выглядел городок сиротливо. Украшала его единственная церквушка, возведенная в детинце в 990 году.

Через Каменку был перекинут неширокий деревянный мост на дубовых сваях. От начала моста тянулась короткая дорожка, упираясь в открытые ворота острога.

Никто из суздальцев новопришлых людей даже не заметил: дозорных у ворот не было.

— Покойно живут, не стерегутся, — молвил Бренко.

— А кого им стеречься? Разве что леший из пущи прибежит, — рассмеялся Заботка.

Перейдя мост, Ярослав обратился к дружинникам:

— Дорожную одежду снять и облачиться в нарядные кафтаны. Войдем, как и положено входить дружине. Впереди со мной бояре, остальные — по четыре гридня в ряд. Заботка! Подавай княжеское корзно.

* * *

Неведомых людей встретил у красного крыльца небольшого терема наместник Суздаля, Дорофей Григорьевич. Он был явно изумлен. Никакой дружины, а тем более княжеской, он не поджидал.

— Вижу, что русичи, но кого Бог послал — не ведаю.

— Ростовский князь Ярослав Владимирович.

— Боже ты мой! — обрадовано раскинул руки властитель Суздаля. — Сын великого князя. А я тут твоим отцом наместником поставлен. Кличут меня Дорофеем. Немедля прошу в покои, а дружину твою в гридницу!

Было наместнику немногим за пятьдесят лет; невысок ростом, кругленький, большеголовый, с толстым мясистым носом и курчавой русой, с проседью, бородой, закрывающей чуть ли не всё лицо. Был он в зеленой шапке, подбитой бобровым мехом, в синем кафтане на лисьем меху и в таких же синих портках, заправленных в сафьяновые сапоги. Глаза живые, улыбчивые.