«Если бы к Бугу пришла полная дружина новгородцев, — внезапно подумалось ему, — тогда бы я сейчас не бежал к Новгороду, а праздновал победу. Будь же ты проклят, посадник Константин! Твои сто пятьдесят воинов оказались каплей в море. Да ты же преднамеренно прислал мелкотравчатую дружинку. Надеялся на мою погибель, коварный Иуда, дабы стать полновластным хозяином Великого Новгорода. Иуда!»
Гневу Ярослава не было предела. Когда он, разгоряченный, достиг Новгорода, а затем вбежал в свои покои, на его лицо было страшно смотреть. Он отстегнул от пояса меч и швырнул его на столешницу, красиво набранную из клена, ясеня и северной чудской березы.
Но сейчас Ярославу было не до красот. Вновь мучительные страдания исказили его лицо.
(Не ведаем, что дальше было бы с князем, если бы в его покои не вошел священник Илларион, кой прибыл в Новгород еще две недели назад).
Ярослава, казалось, ни чуть не удивило появления благочинного.
[273]А тот умиротворенным голосом произнес.— Рад тебя видеть во здравии, князь.
— Да чего стоит мое здравие, когда Русь осталась в руках ляхов и Каина? Чего?!
Ярослав не сказал, а выкрикнул слова с необычным для него озлоблением, словно перед ним оказался не друг, а заклятый враг.
Ничего не произнес на это мудрый Илларион, ведая, что в данный час всякие утешительные слова бесполезны.
А Ярослав метался по покоям, аки барс в железной клетке. Затем он остановился перед излюбленным священником и глухо, растерзанным голосом вымолвил:
— Меня одолевают позор, страдания и муки. Мне не хочется жить, отче. Не хочется жить!
— Не узнаю тебя, Ярослав Владимирович, — осуждающе покачал головой Илларион, и вдруг заговорил суровыми словами:
— Да разве это страдания и муки? Не ведаю полководца, кой бы за свою жизнь не проигрывал хотя бы одну сечу. Видите ли, жить не хочется великомученику. Зазорно, князь, слышать от тебя такие слова… А как же Иисус Христос, о коем ты не устаешь глаголить?
— Что, Христос, что?
— Вот до чего помутился твой рассудок, сын мой.
Илларион твердой рукой надавил на плечо Ярослава, и тот невольно опустился на лавку.
Благочинный же сел обок и произнес длинную речь в надежде, что она приведет в себя растерявшегося князя.
— … Воины взяли Иисуса и принялись бичевать его, засим возложили на священную главу его венец, сплетенный из терния, надели на него багряницу, а в руки вложили трость вместо скипетра царского; вслед за тем, подходя к нему для большего посмеяния, один по одному преклоняли перед ним колена и злословили: «Здравствуй, царь иудейский!» После того плевали ему в лицо, били по ланитам и тростью по голове, причем терния венца должны были еще более вонзаться. Иисус переносил всё сие с безропотным терпением. А иудеи кричали: «Распять его! Он должен умереть, ибо выдает себя Сыном Божиим».
Пилат
[274]уступил запросам толпы. Воины совлекли с Иисуса багряницу, одели в собственные его одежды и повели на распятие. С ним вкупе вели двух разбойников. По преданию, Христос до того изнемог на пути под тяжестью креста, что упал. В это время, выходившие из города с Иисусом, встретили некоего Симона Киринейского, шедшего с поля своего. Воины принудили его нести крест Господен. Когда же привели Иисуса на место казни, называемое Голгофа, тогда давали ему пить вино, смешанное со смирною, [275]но Иисус не принял сего питья. После того Иисуса распяли, а вкупе с ним и двух разбойников, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус, вися на кресте, претерпевал ужасные мучения, а проходящие злословили и издевались над ним. Первосвященники с книжниками и старейшинами, лаясь, говорили: «Других спасал, а себя не может спасти. Пусть спасет себя, если он Христос, избранник Божий, пусть теперь сойдет с креста — и уверуем в него». Такие же поругания дозволял себе и народ. Всё сие происходило около шестого часа дня: и сделалась тьма по всей земле, и продолжалась до часа девятого.Иисус воскликнул: «Жажду!» При кресте стоял сосуд, полный уксуса. Воины, напоив уксусом губку, навязали ее на трость и поднесли к устам Иисусовым. Вкусив уксусу, он сказал: «Совершилось!». Потом возгласил громким голосом: «Отче! В руки твои предаю дух мой». Преклонил главу и испустил дух. И вдруг завесы в храме Иерусалимском разорвались, камни распались, гробы отверзлись, и многие тела усопших святых воскресли.
Распятие и смерть Господа свершилась в пятницу, накануне пасхальной субботы. Из уважения к наступающему дню великого праздника иудеи не хотели, дабы тело Господа Иисуса Христа и распятых с ним злодеев оставались на кресте до следующего дня. Иудеи просили Пилата, дабы он велел перебить голени распятым и снять их с креста. Согласно сему прошению и было так сделано. Воины, пришедшие на место казни, перебили голени разбойникам, но у Иисуса голени не перебили, понеже увидели, что он уже опочил. Но один из воинов пронзил ему копьем бок, и из раны сей потекла кровь и вода. Так исполнились ветхозаветные предсказания Спасителя мира: «кость его да не сокрушится»..