Ярослав Мудрый

Решив подумать на досуге, Блуд уже поднял завернутого Ярослава и вдруг замер, вспомнив про Рогнеду. Ей-то говорить или нет? Мать все-таки. О князе Владимире он почему-то и не вспомнил. И вдруг хорошо понял, что ни о чем раздумывать не будет, что внутри для себя уже все решил: он научит Ярослава ходить, чтобы тот смог стать князем, и никому ничего не скажет, даже Рогнеде. Пусть его решение останется только его, он выбрал судьбу Ярослава, а когда тот повзрослеет, сам решит, как быть дальше.

Блуд лукавил сам с собой, он хорошо понимал, что успеет воспитать княжича так, чтобы тот решил, как задумано. Что ж, верно сказал волхв: чему быть, того не миновать. Кормилец оправдывал себя тем, что не вправе лишать Ярослава возможности стать князем, а в действительности он выбирал и свою жизнь тоже. Кому нужен кормилец увечного княжича? А наставник сильного князя – это совсем другое дело.

Блуд много лет будет пестовать Ярослава, действительно поставит его на ноги, не только ради самого князя, но и ради себя тоже. Тогда в избе кузнеца Славуты он действительно сделал выбор за себя и Ярослава. А еще за будущую Русь, ведь правление Ярослава Мудрого тоже во многом определило ее судьбу и даже судьбу будущей России.

Блуд ничего не сказал Рогнеде, объявил только, что Ярослав сможет ходить, если с ним очень много возиться. Княгиня обрадовалась:

– Я буду возиться, буду, только чтобы пошел сыночек, чтобы не сидел сиднем!

– Не о тебе речь, княгиня. Я сам справлюсь, была бы твоя воля.

Рогнеда сжала руку бывшего воеводы так, что у того на коже отпечатались следы ее пальцев:

– Возьми под себя Ярослава! Век благодарна буду!

Блуд получил княжича в полное свое распоряжение. С того дня не было для Ярослава ближе и одновременно требовательней человека.

Князь Владимир хмурился, его обычно веселые синие глаза приобретали серый оттенок, стоило лишь глянуть на среднего сына. И мучило князя не только то, что хром Ярослав, но и то, что сын непохож ни на него, ни на Рогнеду. Вернее, на Рогнеду похож, но совсем немного. Поговаривали, что княгиню Ольгу напоминает – поворотом головы, манерой смотреть пристально, тем, как поджимает губы, если что не по нраву… А Владимир гнал от себя мысль о том, что Ярослав очень похож на своего деда по матери, полоцкого князя Рогволода. И чем старше становится, тем более вылезает это сходство. В Киеве Рогволода, считай, никто и не видел, только вот Рогнеда и сам Владимир, потому не напоминают. А вот почему Рогнеда не замечает, что Ярослав похож на ее отца?

Не замечает или старается не замечать? Каково ей, если самому князю Владимиру не по себе ежедневно видеть перед собой укор за убитого Рогволода? И от ее молчания становилось еще тошнее.

Нет, Владимир вовсе не переживал из-за убийства несостоявшегося тестя. Он просил отдать Рогнеду в жены, Рогволод отказал, причем отказал надменно, как и сама Рогнеда. Тогда Владимир взял Полоцк приступом, с родными княжны расправился, как делали это обычно в полоненных градах, с ней самой тоже. А вот потом неожиданно влюбился в строптивую княжну, да так, что никакая другая не мила. С тех пор какую бы женщину ни брал, уже со второй ночи начинал сравнивать ее с Рогнедой.

Но бывшая полоцкая княжна и впрямь хороша! И ничего с ней из-за рождения сыновей не делается, какой была красавицей, такой и осталась. Строптивость никуда не исчезла, да только и строптивость эта Рогнеде к лицу. Заболел князь своей женой-полонянкой на всю жизнь. И все бы ничего, да есть две преграды: первая – его собственная привычка брать любую мало-мальски красивую девку или женщину себе, хоть на время, хоть на часок, а Рогнеда ревнует, да так, как только может ревновать красивая, сильная женщина. А второе – сын Ярослав, живое напоминание вины перед любимой женой. Иногда Владимиру казалось, что и хромота Ярослава из-за той его, отцовской вины. От этого чувствовал себя еще хуже и еще больше злился – непонятно на кого: то ли судьбу, то ли себя самого.

И рассказать никому нельзя, не поймут. Кто из мужчин не брал женщину силой, особенно ту, которая прежде оскорбила? Только кто потом влюблялся в свою пленницу так, как он в Рогнеду? И от невозможности хоть на минуту забыть горячие ласки непокорной жены почему-то становилось еще тяжелее. Владимир не мог понять, чего ему больше хочется – ударить ее, обидеть еще сильнее или броситься к ногам и покрывать поцелуями красивые лицо и тело.

Маленькому Ярославу, да и не только ему, были неведомы мучения князя Владимира, а потому мальчик не мог понять, почему так прохладно относится к нему отец. Переживала, видя такую нелюбовь, и Рогнеда и тоже не понимала, считая причиной хромоту княжича. К Рогнеде тоже все чаще приходила мысль, что калечность Ярослава – это расплата за их грех – Владимира за то, что взял силой, а ее за нежданную любовь к насильнику.