Те, что вспоминались Гаю, на голос потянулись сразу. Откликнулись. И спрашивать не стали, кто. Видно, разумели, что горше, чем на костре, быть уж не может.
Часу не хватало. Это ж если сквозь пространство их вести, то задолго выйдет. Вот Нег, малец шустрый, и тот с полгодины шел. Рыжий отпустил нить силы, что держала мальчугана на капище, да захлопнул дверь морозную. Протянул руку в подземелье, приказав:
- Хватайтесь!
И в его ладонь легла тонкая, рябая. А вслед за нею - широкая, светлокожая.
Снова хлопок, к которым Ворожебник уж привык. Да только на этот раз с хлопком тем и воздух весь из груди выбился, словно бы пнул кто его, Гая-дитятко, на выставе за воровство сапогом крепким в грудки самые. Вздохнуть бы...
Ворожебник задыхался, пока те двое выбирались, закрывая позади себя пространство. И тут же тот, что вышел после девки, сплюнул на грязный пол:
- Опять ты, Чародей! Гнусь поганая!
Он, кажется, замахнулся. И Гаю бы не увернуться еще от одного синца, если бы не Свят:
- Охолонь! И плеваться больше не вздумай! Что, не видишь: тут и так не прибирались давно. Сколько сидеть придется, неведомо. Не в свинарнике же... - И уже самому Гаю: - А вот ведь ты не только нас радушно привечал...
Охотник отошел. Поглядел на него из-подо лба. А вот в обиду не дал. Значит, уговорила его Заринка. Еще бы этих двух...
Ворожебник откинулся к промерзлой стене, не ощущая ни твердости ее, ни холода самого. Задышал. И круги, что поплыли было перед глазами, нынче стали светлее, а потом и вовсе рассеялись. Очиняет.
Словно бы сквозь пелену он слышал, как Зарина говорила с бабой молодой да мужиком ее. Уговаривала. И сама Крайя соглашалась: как есть, Ворожебник - гнусь. Вот только нынче...
Гай молчал. Не противился. И что с того, что зовут его дурно? Он привык. К назвищам всяким, к тумакам. К славе дурной. А еще - к силе. Только ее нынче не хватало. Заканчивалась скоро, ворожбу мощную питая. И еще немного...
Помнится, согласились те двое с трудом. Если бы не Заринка... нет, светловолосому охотнику повезло с девкой!
Дорожка из дощечек-рун проводила благословенную мощь в тело рыжего легко, гладко. Помнила, что делать надобно. И он словно бы напитывался, оживал. Дышать сразу становилось легко, и под ложечкой не подсасывало противно, грозясь выплеснуть на грязный пол остатки съеденного... когда?