Ярослава. Ворожея (СИ)

- Ты пахнешь ею, - она ведет носом и удовлетворенно сглатывает. Да только вязкая нить слюны все одно покидает кривой рот и падает на землю, - маткой своею. А кровь ее сладка.

Девка медлит. И руки тянет в сторону Ярославы, словно бы пытаясь ухватиться, да отчего-то не может:

- Далеко ты. Не дотянуться мне, - она вздыхает. Почти обиженно, почти грустно. Но Ярослава понимает: то притворство, и от этой мысли ей становится так жутко, что хочется не просто кричать - выть в голос. - Знаешь, ведь маткина кровь ценна. Даже такая истлевшая, как здесь. Семнадцать зим... когда-то это казалось мне целой вечностью, но теперь я понимаю: все тлен. Плоть, время, молодость... Только не кровь. Маткина кровь привязывает дитя. К себе ли, к месту какому... К душе вот может привязать. И коль душа та неприкаянна, беспокойна...

Мертвячка наклоняется к самому лицу Ярославы:

- Сладко пахнешь...

Тело девки мертвое внезапно выгибается, выкручивается так резко, что ворожея понимает: даже ей, плоти уснувшей, это больно. А потому разумеет: над нею снова воля чужая творится.

И изогнутая подобно старой коряге грязная рука мечется в воздухе, заставляя его колыхаться. В тот самый миг перед Ярославой загорается руна древняя, Чернобогом названная. И знак тот сияет багровым светом, что тянется из ощерившейся земли.

Живой словно бы. И движется в воздухе, подползая к Яре. А как касается ее, так и остается гореть перед знахаркой. И земля снежная, что вокруг них рассыпана, шевелится, беспокоясь. Бугрится, снег с себя отряхивая.

И сияние багровое, руной подсвеченное, ползет под землю. А за ним - души тянутся.

- Дай крови отведать, знахарка, - снова жалко просит мертвая девка, и сон начинает отпускать Ярославу. - Может, тогда Она меня отпустит?..

 

И Ярослава проснулась.

Море выло.

Дыбилось буграми волн. Клокотало. И в клокоте том знахарке слышался гул голосов.

Разномастных. Женских и мужских, бабьих - плаксивых, жалостных. И дитячьих. И все просили Ярославу об одном: выйди к нам на воду, спаси нас. И мощь такая тянула молодую знахарку к воде, что удержаться не было сил.

Ярослава скользнула босыми ногами на бревенчатый пол и натянула на себя платье из грубого сукна, что ей купил Дар в морской деревушке. Оно кололось нещадно, да только в нем знахарке было куда теплее, чем в шлюбном.

А нынче... Ворожея не чуяла ни холода, ни голода. Только жажду. Пойти к воде, поглядеть, отчего голоса чужие кличут ее.