Ярослава. Знахарка (СИ)

К слову, стены, к которым вывел барин Гая, были на редкость обшарпанными, проредившимися. Такие даже в его собственной избенке выглядели бы гадко. А барин-то не чурается ни стен, ни проулков. Тоже из таких, как он?

Дивность ситуации уже не завораживала – заставляла чутье рыжего хлопца собраться, держать силу наготове. А барин лишь усмехнулся:

– Не поможет. Да ты не бойся. Глядишь, и оценишь то, что будет предложено.

Как же, оценит. Гай не сомневался. Дармовый хлеб бывает только…

– Хлеба дармового ты уже набрал, – словно бы читал мысли провожатый. – Я предложу тебе нечто иное…

И он с силой толкнул прохудившуюся дверь.

В лицо Гаю пахнуло чем-то смрадным. И вроде запах сладковатый, напоминающий медуницу, да только все одно – пахнет мерзко. Гнильцой. И гнильца эта подобна капищенской.

Откуда знал? Так часто к земле святой обращался, маткину боль спроваживая. Оттого и запомнил что запах этот, что само ощущение тумана Симаргла, который стелется под земляными холмиками да насыпями.

– Вижу, сила в тебе немалая, – откликнулся барин. – Дивная. Знаешь, что это все – от них? Он указал рукой куда-то в сторону околицы, но Гай так и не разобрался, куда. – От богов старых. Это они так щедро даром делятся. А ты вот его на воровство…

– Сам бы подумал, куда тратить, когда б дома три голодных рта были, – огрызнулся рыжий, – да и собственный рот не меньше жрать хочет. Чего тебе?

Барин внимательно вгляделся в скуластое лицо, на котором единственным украшением – изумрудные глаза, в коих сила плещется. А так… холоп холопом. И ничего-то дивного в нем нет. Даже девка, и та не останется под вечер, как бы хорошо не пахло сиренью. Этаким в жизни везло мало. А вот то, что дар выпал…

– Сделку предложить хочу, – барин внимательно вглядывался в черты заостренного рыжего лица, сплошь усеянного веснушками. – Выгодную. Заплачу за нее.

– Заплатишь? – Гай никогда не был глупцом. Суровая жизнь и предатель-папка научили его тому, что помочь себе можно лишь самому. Но этот ведь и не помощь предлагает. Как там оно? Сделку? Что ж, выкладывай, барин, что нужно…

– Сила твоя нужна. И служение. Кому? Позже, все позже. Поначалу пробудить ее надобно, да усилить. Как? Вот это-то и оно. Сила твоя на четверых поделена, и лишь ты один с нею справляешься. Другим – одна мука.

– Мамка?

– И сестры. – Знать, по-за чародейтвом дивным барину открывалось многое. – А как объединить все, тогда ворожебником станешь. Мощным. На редкость мощным. Хочешь? Сможешь получить все, чего только пожелаешь. Думаешь, я барином родился? Такой же холоп, как и ты! И воровал так же, только попадался чаще и били сильнее. Ты все же глаз отводить умеешь.

– А что с ними? – Гай махнул головой в сторону избы, где его ждали три полоумные бабы. – С ними что станется?

– Это как когда. Не стану врать, бывает всякое. Мамку твою не спасти, она и так почти мертва. А вот сестры… этих спасти можно. Дар в них лишь проклевывается. И если изъять аккуратно…

– И мамку спасти надобно, – заупрямился Гай. – Без того не соглашусь.

– Сил потребуется неведомо…

– Мамку с сестрами спасти! И хата чтоб новая, на хоромы похожая. Убранство. Сарафаны багровые да еды вдоволь. Это мое слово. Сделаешь – забирай что дар мой, что меня самого. Служить тебе стану, честь по чести. Нет – откажусь!

– Не мне служить, – поправил Гая барин, – Госпоже.

И по-другому засмотрел на рыжего. Ишь, не побоялся за матку просить. Недурен. И страсти в нем – хоть отбавляй. Жалко только, что все это – для Нее!

– А мне все равно, кому служить! – Вскинулся Гай. – Коль нужен, платите. Сам говоришь, дара такого не сыскать…

– Хорошо, – согласился барин, с прищуром вглядываясь с хлопца, – попробую. Жди меня сегодня ночью у своей избы. И не думай отказаться от слов. Иначе изведу, понял?

– Понял, – буркнул Гай. – А звать-то тебя как?

Барин задумался. Имя свое он почти забыл. За ненадобностью. А еще за тем, что уж давно не осталось никого, кто знал бы его по назвищу. И уж тем паче – звал так.

– Она зовет меня «слуга», – откликнулся он. – Но ты продолжай «барином» кликать. Так оно всяк веселее.

И он размашистым шагом вышел из избы, оставив Гая в полном недоумении.

Рыжий воротился домой скоро. Его подстегивал странный ужас, что комком сырым засел в горле. А еще – тревога. Не терпелось узнать, все ли в порядке с маткой да сестрами.

Сестры встретили его как обычно: тихо и ласково. Не тревожны, не печальны. Заговорили, о мамке рассказывая, да еду из рубахи принимая, и лишь тогда Гай немного отошел.

Раздышался.

И рубаху скинул, потому как от волнения взопрел. Облокотился на столик худенький, что вот-вот грозился упасть, развалившись не на доски даже – на щепки, и позволил себя накормить. К маткиной лавке подошел, по волосам слипшимся бережно оглаживая. Наклонился близко к уху:

– Я помогу. Думаю, теперь у меня получится.

И отстранился, взглянув в безумные глаза. Не узнала. Шепчет что-то свое, стеклянными очами водя одинаково что по сыну, что по стенам избы, неотесанным деревом выделанным.