Ярость

Она обратилась к оконному стеклу, будто там действительно был ее отец:

– Ты что, серьезно хочешь сказать мне, что тут есть связь?

Будто обиженный ее вспыльчивостью, отец вдруг исчез. Умер. Был похоронен. А голос, которым он иногда говорил, умолк.

Она приехала в Ганновер в состоянии полной растерянности и постоянно твердила себе: «Отец разговаривает с тобой не по-настоящему. Он не наблюдает за этой ситуацией. Это лишь воспоминания о человеке, которого ты очень любила».

Но все равно по дороге в министерство она чувствовала, что за ней кто-то наблюдает. На этот раз ей показалось, что он сидит рядом с ней в такси. Она чуть не попросила его пристегнуться.

Она колебалась между благодарностью за то, что у нее по-прежнему была такая сильная связь с отцом, и мыслью о том, что, возможно, ей следует поговорить об этом с женщиной-психологом. После распавшегося брака с героем-терапевтом мужчины-психологи были для нее полностью исключены.

«Но возможно, – думала она, – тогда я только разрушу что-то очень ценное. Эту эмоциональную связь с отцом, которая существует до сих пор».

Умный, образованный комиссар полиции в ней говорил, что духов и привидений не существует, что ее отец мертв, и если она слышала его голос, виной тому было лишь ее душевное состояние. И сразу напрашивался диагноз: она особенно часто слышала его в моменты сильной неуверенности в себе, когда ее внутренняя маленькая девочка нуждалась в сильном отце, который был для нее словно утес посреди прибоя и с помощью своего жизненного опыта мог отгородить ее от проблем, словно дамба.

В министерстве внутренних дел ей не удалось пройти мимо охранника. Ее полицейское удостоверение совершенно не впечатлило его.

– Если у вас не назначена встреча и вас никто не ждет, я не могу вас пропустить, вы ведь должны это понимать, госпожа Клаазен.

– Я хочу поговорить с господином Науманном.

Охранник посмотрел на нее так, словно неправильно понял.

– Как вы сказали? Науманн?

– Да, Науманн.

Было совсем не похоже, чтобы он искал этого человека в своих списках – скорее он притворялся, не особенно стараясь выглядеть правдоподобно. Она была не первой, кто спрашивал о Науманне, и он уже привык выпроваживать людей.

– Госпожа Клаазен, у нас не работает никакой господин Науман. У меня нет его телефона.

– Мне нужно допросить его в качестве свидетеля.

– Но в Ганновере вы не на служебном положении. Если вы хотите допросить у нас свидетеля, то должны направить запрос уполномоченным коллегам. Господи, вы ведь не дилетант!

Охранник непонимающе сверкнул на нее глазами, а ей совершенно не хотелось ставить перед ним под вопрос собственную компетенцию. Он корчил из себя стража затерянного сокровища.

В этот момент дверь открыл доктор Кайзер. Она сразу узнала его короткую стрижку. Белоснежная рубашка, безупречный галстук, костюм с серебряными нитями – либо новый, либо свежевыглаженный.

Он дружелюбно кивнул, почти не взглянув на нее. Она крепко схватила его за рукав:

– Добрый день, господин Кайзер.

Он остановился. Судя по его взгляду, он понятия не имел, кто она такая.

– Анна Катрина Клаазен. Главный комиссар из Ауриха.

Он постучал себя по лбу тремя пальцами.

– Ах да, конечно! Главный комиссар Клаазен! Помню-помню. Чем могу быть полезен?

– Мне нужно поговорить с господином Науманном.

Он попытался изобразить задумчивость.

– Науманном? В нашем министерстве очень много сотрудников. Я не каждого знаю лично, и с господином Науманом мы еще не знакомы.

Говоря это, он немного отодвинулся от охранника, словно разговор не предназначался для его ушей, но кивнул ему, давая понять, что все в порядке.

– Давайте избавим друг друга от лишних пируэтов, господин доктор Кайзер. Мы оба знаем, что никакого господина Науманна не существует. Но существует подразделение Науманн. До восьмидесятых они базировались в Норденхаме, на Хафенштрассе, в самом обычном жилом доме, рядом с культурным центром. Они отвечали за секретные операции, программу защиты свидетелей, полулегальную слежку, сотрудничество с высокоопасными осведомителями. Подразделение было настолько секретным, что даже их шеф работал под псевдонимом.

– В Норденхаме? – с ухмылкой уточнил он и увлек ее еще дальше, до угла улицы.

– Да, подразделение было настолько секретным, что его нельзя было размещать в министерстве внутренних дел, и его умышленно перевели в другое место. Но адрес каким-то образом был рассекречен, и все подразделение снова переместили. Куда именно, я не знаю.

– По-моему, вы путаете министерство внутренних дел Нижней Саксонии с министерством государственной безопасности ГДР, но допустим, что все действительно так. К чему вы ведете, госпожа Клаазен?

– Убийца моего отца умер в тюремной камере. Никто не поставил меня в известность, а выписка из судового журнала о его похоронах в море была отправлена господину Науманну на Лавесаллее, 6.