Ярость

– Пошел, – сказал командир. Его трясло, плечи вздрагивали, лицо дергалось как у припадочного. Пилоты смотрели с удивлением, никогда таким его не видели, а штурман и бортинженер ничего не видели и не слышали, их глаза были на динамике, откуда шли тяжелые слова.

– В армии восстановить зачисление посмертно... – гремел гневный голос Кречета. – Молодое поколение не знает, напомню... Еще во времена Петра или Екатерины, не помню, один из казаков, видя, что соратники полегли, а враги окружили со всех сторон, схватил горящий факел и, с криком «За Русь!», бросился в пороховой погреб. В память о его подвиге в русской армии была выбита медаль с надписью: «Ребята, помните мое славное дело!», а его навечно внесли в списки полка и ежедневно вызвали на перекличке, на что левофланговый отвечал, что такой-то пал смертью храбрых за Отечество. Этот воинский обычай был восстановлен в Красной Армии, где на перекличках вызывали Матросова, Гастелло и многих других героев... Но перестройка, мать ее, осмеяла героизм и честь, а взамен поставила рубль... хуже того, доллар. Приказываю с этого дня восстановить этот благородный обычай!

В салоне кто-то фыркнул. Бортинженер оглянулся в гневе. Рэмбок презрительно посмеивался. Поймав взгляд бортинженера, пояснил:

– Дикарский обычай, верно?

– Вер...но, – сказал бортинженер по складам. – Скифский обычай...

– Что?

– Говорю, скифы это...

Командир свирепо цыкнул. Он осторожно подправлял верньер, слышались хрипы, но голос Кречета доносился все еще ясно, в нем были сила, мощь и прорвавшаяся ярость:

– Черт, мы ведь однажды врезали в зубы этому НАТО! Да так, что зубы посыпались. Почти всех натовцев перетопили в Чудском озере. А кто спасся, того с веревкой на шее в Новгород привели. Но в этом деле есть один очень серьезный момент, о котором помалкивают патриотические историки... Битва на Чудском озере была в самый разгар так называемого татаро-монгольского ига. И в войске Невского были и мобильные отряды татарских конников, что и преследовали бегущих рыцарей. Именно они и нахватали их в плен... Что? Говорите громче... Да, вы правы, именно это я и хочу сказать. Ислам уже тогда помогал нам противостоять Западу. Точнее, не просто Западу, а именно НАТО. Ведь в наши пределы вступила не отдельная страна, а вторгся Тевтонский орден – военный союз псов-рыцарей всех стран Европы. Они уже тогда пытались захватить наши богатства!.. Верно, мы тогда были другие. Сейчас смешно было бы слышать, что русские бросались с факелами в пороховые погреба, чтобы не дать захватить их врагу, капитаны не покидали мостик тонущего корабля, а офицеры стрелялись, чтобы не попасть в плен... Но это было совсем недавно! Наши отцы и деды в Отечественную... Все, что мы делаем, это возрождаем честь и достоинство россиянина! Помните, какой нелепой и безжизненной оказалась программа горбачевского «ускорения» без политических свобод, точно так же бесполезными окажутся все наши реформы без подъема духа нашего народа!

Постепенно голос слабел, а шорохи становились громче, пока не заглушили голос президента полностью. Они еще успели услышать:

– Какой-то король после сокрушительного поражения писал домой: «Все потеряно, кроме чести». Ему было тяжко, как и его стране, но теперь это могучая страна, с нею считаются! Но если бы он потерял честь, то карта мира была бы иной... А мы... наша честь...

Командир в отчаянии крутил верньеры, подстраивал, глаза стали безумными и жалкими. Рэмбок посматривал брезгливо. Любой приемник сам настраивается и держит заданную волну, откуда у русских такое допотопное чудище? Хорошо бы сторговать для музея. Но вряд ли продаст, какие-то все здесь сумасшедшие...

Наконец Савельевский перестал терзать несчастный приемник, вышел из рубки. Он слышал, как за спиной штурман внезапно спросил бортмеханика:

– Слушай, а Гастелло служил не в нашей эскадрильи?

– Тю на тебя, – донесся недоумевающий ответ. – Ты что, рухнулся? Он же летчик-истребитель, а мы – транспортники!

– Да? – переспросил штурман. Добавил с сожалением. – Жаль.

И мне жаль, подумал Савельевский вдруг. Был бы и в нашей части свой герой. На утренней перекличке за него отвечали бы, что пал смертью храбрых...

Рэмбок, чувствуя некоторую неловкость, очень уж непонятно вспылил русский командир корабля, подсел, сказал сочувствующе:

– Ничего... Вот выберут другого президента... ну, мы подскажем, конечно, кого выбрать... дела в России пойдут лучше. Кредит дадим, порядок начнем наводить. Вон в Германии и Японии навели свои порядки, американские! Теперь те страны чуть ли не богаче нас!..

– Богато живут, – вздохнул за их спинами бортинженер.

– Не придется летать на ветхих самолетах, – утешил Рэмбок. – Автопилоты, электроника, кибернетика... А ты лети себе, положив ноги на пульт! И ни над чем голову сушить не надо.

Командир экипажа странно и отстраненно улыбался, словно летел впереди самолета в заоблачных высях. Ответил невпопад, но так, словно уже долго говорил то ли с Рэмбоком, то ли с самим собой: