Ярость

Настороженность Соланки, смягченная недавним душевным просветлением, окончательно рассеялась после этого страстного признания.

— Да, — подтвердил он, — да, это я.

От восторга девушка завизжала и подпрыгнула — так, что на несколько мгновений стала выше Соланки почти на целую голову.

— Не может быть! — выдохнула она, чуть успокоившись, но все еще продолжая пританцовывать. — Боже мой! Я должна сказать вам, профессор, что вы настоящая легенда. И ваша ГЛ, вот эта вот маленькая леди. Да я была просто больна ею последние десять лет. Не пропускала ни одного ее шага. И вы, может быть, заметили — мой персональный стиль целиком основан на подражании ей, она моя вдохновительница. — Девушка протянула Соланке руку. — Мила. Мила Мило. Не смейтесь. По-настоящему моя фамилия Милошевич, но папа захотел чего-нибудь попроще, чтобы все могли произнести. Ну, в смысле здесь, в Америке. Понимаете? Здесь не должно быть ничего сложного. Будь проще! Ми-ла Ми-ло. — Она еще раз произнесла свое имя, подчеркнуто растягивая гласные, а затем взглянула профессору в лицо и усмехнулась: — Звучит черт-те как, смахивает на название сельскохозяйственного удобрения. Или крупы.

Пока она говорила, Соланка чувствовал, как в нем поднимается волна хорошо знакомой давней ярости — огромной злости на Глупышку, злости, которая все эти годы оставалась невыраженной, невыразимой. Из-за нее, этой злости, и ничего другого, случилась история с ножом… Нечеловеческим усилием ему удалось подавить взрыв гнева. Сегодня первый день его новой фазы. Сегодня не будет ни кровавой дымки перед глазами, ни ругательств, ни вызванных яростью провалов в памяти. Сегодня он взглянет своему демону прямо в лицо и сумеет положить его на обе лопатки. Соланка приказал себе дышать. Дышать глубоко.

У Милы был немного испуганный вид:

— Профессор? С вами все в порядке?

В ответ он быстро закивал, да-да. И тут же решительно заявил:

— Проходите, пожалуйста. Я хочу рассказать вам одну историю.

Часть вторая

8

Первых своих, совсем крошечных кукол для заселения кукольных домов молодой Соланка старательно выстругивал из мягких пород дерева, а потом тщательно одевал и ярко раскрашивал. Даже тогда у каждой его куклы на маленьком личике была какая-то отличительная особенность — раздувшаяся от флюса щека у девушки или появляющиеся от смеха морщинки веером в уголках глаз у парня-весельчака. Вскоре Соланка потерял интерес к изготовлению кукольных домов, зато его куклы выросли в размерах и стали психологически достовернее. Теперь он предпочитал лепить их из глины. Из того же материала, из которого несуществующий бог вылепил первого человека, без сомнения существовавшего. Таков парадокс человеческой жизни: ее творец был вымыслом, тогда как якобы сотворенная им жизнь — достоверным фактом.

Он всегда видел в своих куклах людей. Пока он их творил, они были для него такими же реальными, как любой из знакомых. Однако стоило ему завершить работу над куклой, вызнать до конца всю ее историю, как он счастлив был предоставить этому созданию идти своей дорогой: пусть другие люди манипулируют ею перед камерой или штампуют ее в промышленных масштабах. Соланку интересовали лишь персонаж и его история, ничего больше. Все последующее было для него детской игрою в куклы.