Ярость

— Нет, — солгала было она, но затем, видимо, смирилась с неизбежным: — Впрочем, да. Именно так. Но почему мы не можем просто… о!.. я просто надеялась, что ты увидишь, как сильно я… ах, черт, все бессмысленно. — И она, не в силах удержаться от слез, понесла Асмана в спальню. — Я уложу его и тоже лягу, хорошо? — произнесла она сквозь обиженные всхлипы. — Делай что хочешь. Только не оставляй баранину в этой чертовой духовке. Достань ее и выброси в чертово ведро.

Пока Элеанор с Асманом на руках поднималась по лестнице, Соланка слышал усталый встревоженный шепот малыша:

— Папочка добый (добрый). — Асман хотел убедить себя, хотел, чтобы его убедили. — Он же не выгонит меня, как Гупышку?

Оставшись в одиночестве, профессор Соланка отправился в кухню и откупорил бутылку. Вино, как и раньше, было вкусным и крепким, но сегодня он пил не ради удовольствия. По мере того как Соланка с упорством опустошал одну бутылку за другой, из всех пор его тела начали выползать демоны, они сочились из носа и лезли из ушей, капали и выпрыгивали из малейшего отверстия. К тому моменту, когда показалось дно первой бутылки, они уже танцевали на его ногтях и глазных яблоках, их липкие шершавые языки обвивали его горло, когти вцепились в гениталии, и единственным, что слышал Соланка, была их полная раскаленной докрасна, жгучей ненависти визгливая песнь. Жалость к себе осталась позади, теперь его обуяла жуткая, испепеляющая ярость. К концу второй бутылки голова стала болтаться из стороны в сторону, демоны целовали его, засовывая ему в рот раздвоенные языки-жала, терли и потягивали пенис крючковатыми хвостами. Прислушиваясь к их подлому лопотанию, Соланка вдруг понял, что непростительная вина за то, чем он стал, лежит на женщине, спящей там, наверху. У него не было никого ближе нее, а она предала его, отказавшись уничтожить врага, его Немезиду, эту куклу. Она же позволила яду Глупышки просочиться в мозг их собственного ребенка, она настраивала мальчика против родного отца, она разрушила прежде царивший в доме мир тем, что из-за своего наваждения предпочла нерожденного ребенка живому мужу. Она, его жена-изменница, — главный враг. Третья наполовину пустая бутылка опрокинулась и покатилась по столу, который Элеанор старательно накрывала для ужина на двоих, a deux, застелив его доставшейся от матери кружевной скатертью, выложив самые лучшие приборы и выставив два винных бокала рубинового богемского стекла на длинных тонких ножках. При виде красной жидкости, разливающейся по старинным кружевам, Соланка вдруг вспомнил про чертову баранью ногу. Едва он открыл дверцу духовки, как вырвавшийся оттуда едкий дым заполнил всю кухню, включив датчик на потолке. Вой пожарной сигнализации отозвался в ушах профессора демоническим хохотом. Чтобы прекратить, прекратить, прекратить это, Соланке пришлось придвинуть табуретку и встать на нее отяжелевшими от вина ногами. Но даже когда он вытащил батарейку из проклятой штуковины — о'кей, о'кей, все нормально, — умудрившись не сломать при этом свою чертову шею, демоны все равно смеялись, смеялись даже громче, чем прежде, и вся кухня по-прежнему была в дыму. Да будь она проклята! Не удосужилась сделать такую элементарную вещь! И как теперь остановить этот визг в голове? Этот визг, он как нож, нож у него в мозгу… в глазах… в животе… в сердце… в душе!.. Что помешало этой дряни просто взять и вытащить мясо из духовки?! Она могла положить его вот сюда, на разделочное блюдо, рядом с приготовленной длинной вилкой и ножом, большим ножом для мяса, ножом, ножом…