Ярость

— Мои родители, — вновь произнес я и опять замолчал. Снова на память пришла охота с отцом, но тут я вспомнил, как, проснувшись, увидел тени ветвей, движущиеся по туго натянутому брезенту палатки. (Брезент натянули туго? Будьте уверены. Палатку ставил отец, а у него всегда все было туго, без единой складочки.) Глядя на движущиеся ветви, с переполненным мочевым пузырем, чувствуя себя совсем маленьким… я тогда вспомнил другой эпизод моей жизни, совсем уж из детства. Мне не хотелось говорить о нем. Я не рассказал об этом мистеру Грейсу. Может, от него действительно тянулась ниточка к нынешним событиям. И потом, Тед. Тед плевать на все это хотел. А может, зря. Может, эпизод важен и для него. Может, еще не поздно… помочь Теду. Я подозревал, что для меня-то все кончено, но не зря же говорят, что учение — свет. В любой ситуации. И трудно с этим не согласиться.

Снаружи ничего особенного не происходило. Подъехала последняя городская патрульная машина. Как я и ожидал, доверху загруженная кофе и жратвой. Пожар там, заложники, а есть-то хочется.

— Мои родители… — начал я…

Глава 14

…Мои родители познакомились на свадьбе, и, хотя никакой связи тут скорее всего нет, если вы не верите в знамения, невеста годом позже сгорела заживо. Звали ее Джесси Декер Ханнафорд. Будучи Джесси Декер, она жила с моей матерью в одной комнате студенческого общежития университета Мэна, где они обе писали дипломы по политологии. Произошло следующее: муж Джесси отправился на внеочередное городское собрание, а Джесси пошла в ванную, чтобы принять душ. Упала, ударилась головой и потеряла сознание. А на кухне посудное полотенце лежало рядом с зажженной горелкой. Сначала вспыхнуло оно, потом весь дом. К счастью, Джесси ничего не почувствовала.

Короче, ничего хорошего из этой свадьбы не вышло, за исключением встречи моей мамы и брата Джесси Декер Ханнафорд. Он тогда служил энсином во флоте. После церемонии бракосочетания он спросил мою мать, не потанцует ли она с ним. Она согласилась. Женихались они шесть месяцев, после чего пошли под венец. Еще через четырнадцать месяцев появился на свет я. И по моим расчетам, получилось, что зачали меня то ли перед тем, то ли сразу после того, как сестра моего отца сгорела в ванной комнате. Она была свидетельницей на родительской свадьбе. Я часто смотрел на свадебные фотографии, и всегда они вызывали у меня какие-то странные чувства. Джесси держит шлейф белоснежного маминого платья. Джесси и ее муж, Брайан Ханнафорд, улыбающиеся на заднем плане, а на переднем мама и отец режут свадебный торт. Джесси, танцующая со священником. И на всех фотографиях только пять месяцев отделяло ее от душа и посудного полотенца, положенного слишком близко к зажженной горелке. Так и хотелось войти в один из глянцевых прямоугольников, чтобы сказать ей: «Тебе никогда не стать моей тетей Джесси, если ты и дальше будешь принимать душ в отсутствие мужа. Будь осторожна, тетя Джесси». Но прошлого не изменишь. Чему быть, того не миновать, и все такое.

Джесси и Брайан поженились, мама и отец встретились, и в итоге родился я. Единственный ребенок, второго мама уже не захотела. Она интеллектуалка, моя мама. Читает английские детективы, но не Агату Кристи. Ее любимцы — Виктор Каннинг и Хэммонд Иннес.[10] Из периодики отдает предпочтение «Манчестер гардиан», «Моноклю», «Книжному обозрению», которое выпускает «Нью-Йорк таймс». Мой отец, сделавший карьеру во флоте и теперь ответственный за вербовку новобранцев, отдает предпочтение всему американскому. Он любит «Детройтских тигров» и «Детройтские красные крылья»,[11] он ходил с черной лентой на рукаве, когда умер Винс Ломбарди. Ей-богу. И он читает романы Ричарда Старка о Паркете, воре. Маму это всегда забавляло. В конце концов она не выдержала и сказала ему, что Ричард Старк — псевдоним Дональда Уэстлейка, который под своим именем издает иронические детективы. Отец попытался прочитать один и с отвращением отбросил в сторону. Потом он воспринимал Старка/Уэстлейка как домашнего пса, который вдруг зарычал на хозяина и попытался вцепиться ему в горло.

Мое самое первое детское воспоминание: я просыпаюсь ночью и думаю, что умер. До того момента, как замечаю движущиеся по стенам и потолку тени: за моим окном растет большой старый вяз, и ветер шевелит ветвями. В эту ночь, первую ночь, которую я запомнил, в небе, должно быть, светила полная луна (охотничья луна, так ее называют, не правда ли?), потому что тени очень четко выделялись на стенах. Напоминали они длинные двигающиеся пальцы. Теперь, когда я думаю об этом, они кажутся мне пальцами трупа. Но тогда я таковыми воспринимать их не мог. Мне было только три года. В этом возрасте ребенок не может знать, что такое труп.

А потом послышались шаги. В коридоре. Что-то ужасное шевелилось в темноте. Шло ко мне. Я слышал, как скрипит, скрипит, скрипит пол.

Шевельнуться я не мог. Может, и не хотел. Не помню. Просто лежал и наблюдал пальцы-ветви, движущиеся по стенам и потолку, ждал, когда же Скрипящее Чудище доберется до моей комнаты и распахнет дверь.