Ярость

Она не взяла, так что он положил открытку на стол и придвинул к ней. Большую часть вчерашнего вечера он занимался тем, что отрабатывал надпись в своем блокноте: ему не хотелось вручить подарок с коряво написанными словами или, того хуже, с каким-нибудь глупым текстом, который только испортит открытку, и тогда придется покупать новую. В конце концов он просто написал «С любовью, Джон», понимая, что больше сказать ему нечего.

— Чем занимаешься? — спросил он.

Она снова перевела взгляд на него, как будто только сейчас вспомнила, где находится.

— Работаю.

— Ну да. — Он кивнул. — Я тоже. — Он даже попытался пошутить. — Не так, как ты, конечно, но кто-то же должен мыть машины.

По-видимому, это не показалось ей смешным.

Он уставился на свою чашку, перекатывая ее в руках. Джойс сама позвонила ему и пригласила в это место, где из всего меню он не мог позволить себе даже бутерброда, и все же он почему-то чувствовал себя виноватым, плохим парнем.

Возможно, он и был плохим парнем.

— Помнишь Вуди? — спросил он ее.

— Кого?

— Кузена Вуди, сына Лидии.

Она пожала плечами, но ответила утвердительно:

— Да.

— Ты знаешь, чем он занимается?

— В последний раз, когда я о нем слышала, он вступил в армию или что-то в этом роде. — Глаза ее сверкнули. — Ты же не собираешься снова связываться с ним?

— Нет.

Она наклонилась к нему.

— Ты не должен этого делать, Джон! От него и раньше были одни неприятности, и я уверена, что и сейчас ничего не изменилось.

— Я не буду, — сказал он.

— Иначе это опять закончится тюрьмой.

А ей какое дело? Разве для нее не лучше, если он снова окажется в «Коустел», вместо того чтобы болтаться здесь, под самым ее носом? Джойс была единственным человеком в мире, кто еще помнил, каким он был когда-то. Она — словно драгоценная шкатулка, где хранились воспоминания о его детстве, вот только сестра выбросила ключ от нее в ту же минуту, как полицейские выволокли его через парадную дверь на улицу.

Джойс откинулась на спинку стула и озабоченно взглянула на часы.

— Мне правда нужно идти.

— Да, — сказал он. — Друзья ждут.

Впервые с момента ее прихода они встретились глазами. И Джойс увидела: брат знает, что она лжет.

Она облизала губы.

— Я ездила навестить маму в прошлые выходные.

Джон часто заморгал, смахивая внезапно подступившие слезы. Он мысленно представил себе эту картину: кладбище и Джойс у могилы мамы. Автобусы туда не ходят, а такси стоит долларов шестьдесят. Джон даже не знал, как выглядит мамино надгробье и что Джойс решила не нем написать.

— Поэтому я тебе и позвонила, — сказала она. — Думаю, она хотела бы, чтобы я встретилась с тобой. — Она пожала плечами. — Рождество.

Он больно закусил губу, зная, что если откроет рот, то разрыдается.

— Она всегда верила в тебя, — сказала Джойс. — И всегда считала, что ты невиновен.

Он с трудом, до боли в груди, сдерживал свои чувства.

— Ты сам все поломал! — заявила Джойс. — Ты поломал наши жизни, но она, тем не менее, никогда тебя не бросала.

На них смотрели люди, но Джону было все равно. Он много лет просил у матери прощение — в письмах и лично. Жаль, что для Джойс это ничего не значило.

— Я не могу винить тебя за то, что ты меня ненавидишь, — сказал он, вытирая слезы. — Имеешь полное право.

— Если бы я могла тебя ненавидеть… — прошептала она. — Если бы все было так просто…

— Я бы, например, ненавидел тебя, если бы ты сделала…

— Сделала — что? — Джойс снова подалась вперед, голос ее едва не срывался от отчаяния. — Сделала — что, Джон? Я читала то, что ты сказал на совете по досрочному освобождению. Я знаю, что ты им сказал. Расскажи и мне. — Она хлопнула ладонью по столу. — Расскажи и мне, что там произошло.

Он вытащил салфетку из стаканчика на столике и высморкался.

Она не унималась:

— Каждый раз, когда ты раньше стоял перед этим советом, каждый раз, когда ты говорил с ними, ты утверждал, что невиновен, что не будешь на себя наговаривать только для того, чтобы выйти оттуда.

Он вытащил еще одну салфетку, просто чтобы чем-то занять руки.

— Что же изменилось, Джон? Дело в маме? Ты не хотел разочаровывать ее? Все дело было только в этом, Джон? Теперь, когда мамы больше нет, ты можешь наконец сказать правду?

— Когда я говорил это, она была еще жива.

У нее были очень красивые руки, изящные, с длинными пальцами. Совсем как у Эмили.

— Джон, прошу тебя!

— Я люблю тебя, Джойс. — Он полез в боковой карман и вытащил свернутый лист бумаги. — Что-то должно случиться, — сказал он. — Что-то очень плохое, и я думаю, что не смогу этому помешать.

Она отдернула руку и отодвинулась от него.

— О чем ты говоришь, Джон? Во что еще ты успел вляпаться?

— Возьми это, — сказал он, кладя справку о кредитоспособности поверх рождественской открытки. — Возьми это и знай: что бы ни случилось, я люблю тебя.