Ярость

Жертвы были слишком апатичны и никуда не хотели убегать. Воля каждого из них была сломлена, и они умели только одно; подчиняться приказам. А повстанцы остались без предводителя, и виноват в этом был я. Видимо, Эдвард Бонд подготовил операцию по освобождению пленных и из-за меня не смог принять в ней участия. Лесные жители практически проиграли битву, не успев ее начать.

Молнии Медеи убивали одного нападавшего за другим, бездумные солдаты стреляли, как на учениях, рычание Матолча действовало эффективнее любого оружия. От него отшатывались, как от чумы. И я знал, что пробравшись к солдатам, Матолч организует их и уничтожит повстанцев за несколько минут.

Какие-то мгновения в моем мозгу тоже кипела битва. Ганелон пытался взять бразды правления в свои руки. Эдвард Бонд сопротивлялся что было сил.

Я, Ганелон, знал, что мое место рядом с оборотнем; инстинкт толкал меня сражаться с ним плечом к плечу. Я, Эдвард Бонд, тоже знал, что мне надлежит делать. Я поднял маску, чтобы меня могли узнать в лицо; пришпорил коня, двигаясь вслед за Матолчем. У меня было перед ним преимущество: пеший конному не товарищ. Приподнявшись на стременах, я закричал глубоким горловым голосом Ганелона:

— Бонд! Бонд! Эдвард Бонд!

Повстанцы меня услышали. На мгновение шум битвы стих, и люди, одетые в зеленые камзолы, подняли головы, глядя на меня. Они сразу узнали своего пропавшего без вести вождя и подхватили мой крик, который громом прокатился по их рядам:

— Бонд! Эдвард Бонд!

Лес зазвенел их голосами, в которых появилась надежда. Матолч яростно взревел, но лесные жители вновь кинулись в атаку, тратя последние силы.

Память Ганелона услужливо подсказала, в чем заключается моя задача. Повстанцы убивали солдата за солдатом, но кроме меня никто не мог спасти пленников. Только голос Ганелона способен был вывести их из оцепенения.

Я вновь пришпорил коня, расшвыривая охранников в разные стороны, и поскакал к началу колонны.

— В лес! — приказал я. — Очнитесь и бегите в лес!

Рабы на мгновение замешкались, словно не в силах были выйти из транса, но, повинуясь голосу могущественного магистра Шабаша, стали послушно пробираться сквозь сломленный строй солдат. Повстанцы расступились, пропуская пленных.

Странный это был побег. Рабы не произносили ни слова, скрываясь в ночи. Молчали солдаты, стрелявшие им вслед. Лица и тех, и других оставались безжизненными. Мне стало жутко.

Я тронул поводья и поскакал за исчезающей в лесу колонной. Сорвав маску из золотой парчи, съехавшей на сторону, я замахал ею в воздухе, как флагом.

— Спабайтесь! — крикнул я лесным жителям. — Следуйте за мной!

Сзади раздался яростный вой Матолча. Я обернулся на скаку и увидел совсем рядом высокую фигуру оборотня. Лицо его было искажено звериной ненавистью, в руках он держал черную трубку, такую же, как у Медеи.

Меня спасло то, что во время выстрела я низко пригнулся в седле. Волна воздуха толкнула меня в спину, мантия разорвалась по швам, но белая молния улетела в глубь леса и потонула во мгле. Через секунду поле недавней битвы осталось позади.

Моя лошадь испуганно вскинула голову, пытаясь увернуться от хлеставших ее ветвей. Неподалеку тихий голос произнес;

— Иди сюда.

Чья-то рука взяла коня под уздцы и повела его в поводу.

* * *

Занималась заря, когда путешествие наше подошло к концу. Я увидел опорный пункт повстанцев — небольшую горную долину, окруженную высокими скалами. Все мы сильно устали, кроме рабов, которые продолжали идти с отсутствующими выражениями на лицах, не понимая, что ноги их сбиты в кровь, а тела исхлестаны ветвями.

Лесные жители бесшумно скользили меж деревьев, внимательно наблюдая, нет ли за нами погони. Раненых среди нас не было; куда бы ни разило грозное оружие магистров, человек падал мертвым на месте.

В бледном свете зари трудно было представить себе, что эта долина — штаб-квартира многочисленного клана лесных жителей. Она выглядела совсем заброшенной: поросшие мхом валуны торчали из земли, редкая трава росла на горных склонах, лениво журчал ручеек, окрашенный восходящим солнцем в розовый цвет.

* * *

Мне показалось, я попал на необитаемый остров. Мы прошли по долине (перед входом в нее меня попросили спешиться) более полпути, и за это время я так и не увидел ни одной живой души. Затем человек в зеленом камзоле справа от меня положил руку мне на плечо, и мы остановились. Рабы-роботы, шедшие следом за нами, покорно застыли на месте. Лесные жители, окружавшие меня, негромко засмеялись, и я в недоумении поднял голову.

Она стояла на высоком валуне у самого ручейка. На ней была мужская зеленая туника, перетянутая ремнем, с двумя пистолетами по бокам. Ее золотые волосы, схваченные короной из бледно-золотых листьев, сказочной мантией струились по плечам, ниспадая до колен. Девушка стояла на валуне и улыбалась нам… нет, мне, Эдварду Бонду. Лицо ее было прекрасным. В его чертах чувствовалась сила, невинность и спокойствие святой, но алые губы излучали тепло и нежность. Темно-зеленые глаза — того же цвета, что и туника, — ярко блестели. Никогда еще я не видел таких глаз.