Ярость

И вновь понимание появилось в его голубых глазах. Он перестал бороться. Он сдался. Ему легче было вернуться к жизни и ответить мне на вопросы, чем сопротивляться поющим струнам, пленившим его душу!

Белоснежная борода Гаста Райми зашевелилась, губы задвигались.

— Ганелон, — сказал старец. — Когда арфа запела, я понял, кто играет на ней. Что ж, спрашивай. А затем позволь мне умереть. Я не желаю жить в те дни, которые должны наступить. Но ты останешься в живых Ганелон, и тем не менее ты умрешь. Это я прочитал в твоем будущем.

Седая голова склонилась на грудь, словно старец к чему-то прислушивался. Сквозь распахнутые настежь окна до меня доносились бряцание оружия и предсмертные крики людей.

ВОЙНА — КРОВАВАЯ ВОЙНА!

Жалость захлестнула меня. Мантия величия, которая окутывала Гаста Райми, исчезла. Передо вшой сидел сморщенный старичок, и на какое-то мгновенье я почувствовал непреодолимое желание повернуться и уйти, дав ему возможность вновь уплыть в спокойные морские просторы мыслей. Когда-то Гаст Райми казался мне высоким сильным человеком, хотя на самом деле он никогда таким не был. Но в детстве я часто сидел у ног повелителя Шабаша и с благоговением смотрел на его величественное лицо, окаймленное белоснежной бородой.

Возможно, в те далекие времена он был и добрым, и человечным. Сейчас в его глазах застыло безразличное выражение. Он напоминал мне бога, вернее, человека, который слишком часто разговаривал с богами.

— Учитель, — сказал я, запинаясь. — Прости меня!

Лицо старца осталось безмятежным, и все же я почувствовал, как внутри у него что-то дрогнуло.

— Ты называешь меня учителем? — спросил он. — Ты, Ганелон? Много воды утекло с тех пор, как я слышал из твоих уст столь смиренные слова.

Одержанная мной победа показалась мне бессмысленной. Я опустил голову. Да, я победил Гаста Райми, но мне не по душе была такая победа.

— В конце концов круг всегда замыкается, — спокойно сказал он. — Мы с тобой очень близки: и ты, и я — люди, а не мутанты. Я позволял магистрам Шабаша пользоваться моими знаниями только потому, что был их предводителем. Но… — он на мгновение умолк, — …вот уже двадцать лет, как мысли мои покоятся во тьме, где не существует понятий добра и зла, где люди плывут, как деревянные куклы, в потоке жизни. Пробуждаясь, я отвечал на вопросы. Меня ничто не волновало. Я думал, что потерял всякую связь с действительностью, и мне было все равно, унесет или не унесет смерть всех мужчин и всех женщин в Мире Тьмы.

Я не мог произнести ни единого слова. Я знал, что причинил великое зло Гасту Райми, пробудив его, лишив вечного покоя. Голубые глаза смотрели на меня, не отрываясь.

— И я понял, что ошибался. Мне было не все равно. В твоих жилах, Ганелон, течет не моя кровь. И все же мы очень близки. Я учил тебя, как учил бы собственного сына. А сейчас я о многом сожалею. И больше всего о совете, который я дал магистрам, когда Медея вернула тебя с Земли.

— Ты посоветовал им убить меня.

Он кивнул.

— Матолч тебя боялся. Эдейрн стала на его сторону. Они заставили Медею согласиться. Матолч сказал: «Ганелон изменился. Пусть старик заглянет в будущее и расскажет, что нас ждет». Они пришли ко мне втроем, и я дал волю своей мысли, которую ветер времени унес далеко вперед.

— И что ты увидел?

— Конец Шабаша, если ты останешься в живых. Я видел, как щупальца Ллура тянутся в Мир Тьмы, как гибель идет по пятам Медеи и Эдейрн. Время течет, как река, Ганелон. Вероятности изменчивы. Повстанцы отправили на Землю Ганелона, а в Мир Тьмы вернулся человек с двойным мозгом. Ты можешь пользоваться памятью Эдварда Бонда, как оружием. Медея напрасно настояла на твоем возвращении. Но она любит тебя.

— И идет на поводу у тех, кто требует моей смерти.

— А знаешь ли ты, что было у нее на уме? Во время жертвоприношений в Кэр Секире появляется Ллур. Ты был его Избранником. Неужели же Медея думала, что он позволит тебя убить?

Сомнения закрались в мою душу. Медея вела меня в Кэр, как барана на бойню. Впрочем, если она могла оправдаться, пусть ее. Вина Матолча и Эдейрн была доказана.

— Может быть, я пощажу Медею, — сказал я. — Но жизнь оборотня я уже обещал одному человеку. Что же касается Эдейрн, она должна умереть.

Я показал Гасту Райми Хрустальную Маску. Он кивнул.

— А Ллур?

— Ганелон был его Избранником, — ответил я. — Ты сам сказал, что теперь у меня два мозга. Я не желаю поклоняться Ллуру! Земля многому меня научила. Ллур — не бог!

Седовласая голова старца вновь склонилась на грудь. Восковая рука дотронулась до белоснежных завитков бороды. Гаст Райми посмотрел на меня и улыбнулся.

— Ты и это знаешь? Тогда я скажу тебе то, о чем никто и никогда не догадывался. Ты не первый человек, пришедший с Земли в Мир Тьмы. Первым был я!

* * *

Я уставился на него с нескрываемым удивлением.