Ярость Антея

Вновь наша команда разражается криками и бранью. Понимая, что орать придется крайне недолго, мы делаем это с такой яростью, что нас, наверное, слышно даже вблизи Обского водопада. Ольга судорожно обнимает Сквайра, а тот накрывает собой Эдика, чтобы оградить мальчика от падающего с небес ужаса. Я неимоверным усилием воли заставляю себя не зажмурить глаза, хотя вид падающей на тебя огромной плиты, пожалуй, лучший способ мгновенно и бесповоротно сойти с ума. Мне уже различимы все порезы и трещинки на потертой стопе монстра, и я пытаюсь заранее свыкнуться с дикой болью, которую вот-вот испытаю. Смерть ожидается быстрой, и это мое последнее утешение в жизни. Но я не сомневаюсь, что успею расслышать хруст собственных костей и хлюпанье выдавленных из живота внутренностей…

Ничего подобного я, однако, не слышу и не чувствую. Но не потому, что смерть настигает меня раньше, чем все мы превращаемся в кровавое месиво. Дело в том, что плита вдруг резко останавливается на расстоянии вытянутой руки от нас. Хотя нет, не останавливается, а сбавляет скорость до черепашьей, продолжая нависать над нами медленно опускающейся крышкой саркофага. Наши крики мечутся под ней, будучи не в состоянии вырваться наружу, где их, впрочем, никто, кроме багорщиков, все равно не услышит. Но почему мы продолжаем орать, когда, по всем приметам, должны уже замолчать навсегда?

Нас опять спасают сбитые наземь памятники, среди которых мы прячемся. Акромегал ступает не на нас, а на три бронзовые фигуры и начинает вдавливать их в хардолит. Но тот достаточно крепок и не позволяет сделать это вот так запросто. Чтобы втоптать десятитонных великанов в площадь, шагоходу нужно наступить на них не раз и не два. Чем он, похоже, заниматься не собирается, поскольку не замечает за пылевой завесой людей. Стопа чудовища лишь слегка вминает памятники в дорожное покрытие, после чего устремляется вверх и вновь опускается на землю где-то впереди. В опасной близости справа и слева от нас громыхают по хардолиту еще две могучие конечности, но мы пока не отошли от пережитого ужаса и потому не обращаем на них внимание. Крики постепенно стихают. Мы смотрим туда, куда ушел акромегал, слушаем его удаляющийся топот, дрожим и не можем поверить, что все обошлось. А Элеонора Леопольдовна так и продолжает лежать, сжавшись в комок и закрыв лицо руками. При этом она – единственная среди нас, не считая Эдика, кто не колотится от избытка адреналина в крови. Странно. Хотя, покинув театральный подвал, женщина дрожала не переставая.

Неужели это то, о чем я думать не хочу, но тем не менее думаю?

Страшная догадка осеняет одновременно меня, Ольгу и Хакимова. Мы бросаемся к Элеоноре, пытаемся перевернуть ее на спину и привести в чувство, но нам это не удается. Тело женщины сковано судорогой, а сама она глядит в небо мутными остекленевшими глазами. Оттенок ее лица почти такой же, как у покрывающей его пыли. Серый. И совершенно безжизненный.

– Разрыв сердца, – констатирует диагноз стучащий зубами Ефремов. Его мертвенно-бледный вид свидетельствует о том, что академик и сам едва не стал жертвой подобной напасти. – Прискорбно.

– Что ж, возможно, Леопольдовне еще повезло, – молвит хмурый Максуд, не зная, куда девать трясущиеся руки. – Легко отделалась, царство ей небесное. Хороший был человек, пусть мы иногда и цапались с ней по пустякам… Капитан?

– Да, ты прав, – лаконично соглашаюсь я, поднимаясь на ноги и, оглядевшись, продолжаю: – Очень жаль, но придется оставить Элеонору Леопольдовну здесь. Пыль оседает, поэтому надо успеть добежать до метро, пока нас не заметили. Скорбеть будем потом. Туков, подбери боеприпасы… За мной!

Пыль и впрямь оседает – в безветренной «Кальдере» она делает это быстро. Но теперь мы не заблудимся, потому что бежим строго вдоль тротуара, который выводит нас прямиком к северному входу на станцию «Площадь Ленина». Прежде чем нырнуть в подземный переход под Красным проспектом, я бросаю прощальный взгляд на Сибирский Колизей, рушащийся под натиском трех исполинских шагоходов. На краю площади и в сквере видимость худо-бедно хорошая, но вокруг самого театра вздымаются вверх новые тучи пыли. Разглядеть его за густой завесой почти невозможно, но один из акромегалов маячит точно над большим залом, а значит, надо полагать, купол и сценическая коробка уже уничтожены. Может, оно и к лучшему, что я не запечатлел в памяти гибель этого грандиозного строения, чьи стены до последнего своего часа давали приют уцелевшим горожанам. А кое для кого из них стали в итоге могильным курганом.

Кое для кого, но не для всех. Остальные, и я в том числе, еще надеемся дожить до того дня, когда наконец увидим солнце. Именно ради этого мы и спускаемся под землю, в царство таинственного и зловещего Сурка, ведь другого пути к спасению у нас теперь нет…

Глава 16