Ярость ацтека

– Я был подвергнут отлучению. – То были первые слова, произнесенные памфлетистом, как только мы уселись за стол в таверне и он единым духом осушил чашу вина.

– Когда в Мехико начался мор, я написал статью, в которой рекомендовал властям поддерживать чистоту на улицах, сжигать весь мусор, держать заболевших в карантине, хоронить умерших не в церковных оградах, а где-нибудь подальше от города, а монастыри и дома богатеев приспособить под лечебницы.

– Осуществление твоего плана стоило бы церкви ее погребальных доходов.

– И заставило бы богатеев вернуть народу часть украденного. Да уж, популярным у властей меня это не сделало. А ведь я опубликовал еще несколько блестящих памфлетов, все под псевдонимом Мексиканский Мыслитель. Кстати, как тебе псевдоним?

И снова прозвучало это слово – «мексиканский». Причем Лизарди относил его к себе как к величайшему уму Мексики, вне зависимости от происхождения, цвета кожи и чистоты крови.

– Звучит достойно такого выдающегося ученого, как ты. Он самодовольно и кивнул и продолжил:

– Я также выпустил памфлет, в котором назвал наше вице-королевское правление худшим в обеих Америках, ибо нигде больше нет таких взяточников и не творится столько беззаконий, как у нас. А вице-короля я так и вовсе заклеймил как проклятое чудовище, которое за все это в ответе.

Я перекрестился.

– Хосе, уж не сошел ли ты с ума? Удивляюсь: как это тебя до сих пор не повесили? Не сожгли на костре? Не утопили и не четвертовали?

– С тех пор как Наполеон вторгся в Испанию, – пояснил мой amigo, – власти слишком заняты защитой собственных промыслов и доходов. Кроме того, junta в Кадисе провозгласила свободу печати, хотя наш вице-король этого декрета, разумеется, не подтвердил. Ну и потом, они ведь считают меня сумасшедшим. Правда, время от времени все-таки арестовывают и держат взаперти, пока кто-нибудь из друзей не выкупит.

Мне показалось, что со времени нашей последней встречи сеньор Книжный Червь не изменился – он был все так же мертвенно-бледен, словно жил в пещере и носу не казал на солнце, да и неаккуратностью своей походил на lépero. Например, создавалось впечатление, будто плащ свой Лизарди, помимо его прямого назначения, также использовал днем вместо скатерти, а по ночам вместо одеяла. Несмотря на все его громкие заявления, я не сомневался: стоит только альгвазилам хорошенько поднажать – и он донесет на всех и каждого. При этом следует отдать Лизарди должное: он обладал своего рода смелостью, и немалой, однако то была смелость мысли, пера, а не меча, и она не мешала ему жертвовать другими ради спасения собственной шкуры.

Обретя свежего слушателя, Лизарди вовсю похвалялся своими язвительными памфлетами, в которых он ратовал за предоставление креолам равных прав с гачупинос, обвинял Испанию в том, что она беззастенчиво грабит колонии, не давая ничего взамен, и, сдирая с представителей низших классов по семь шкур, превращает их в воров, нищих, пьяниц и попрошаек.

Я терпеливо выслушивал всю эту похвальбу и диатрибы, надеясь задать Хосе вопрос о том, что более всего меня волновало. Наконец я улучил момент и поинтересовался, что ему известно об Изабелле. И получил ответ:

– Типичная светская дама, у которой слишком много платьев и драгоценностей и слишком мало мозгов. Ее муж, маркиз дель Мира, очень богат, хотя я слышал, что в последнее время у него возникли финансовые затруднения: он вложил средства в рудник, который затопило. Грунтовые воды – это сущее проклятие, согласен? Сколько состояний было смыто водой! Ну и как все женщины своего класса, в равной степени безнравственные и безмозглые, сеньора маркиза склонна к любовным похождениям. В последнее время судачат о ее романе с...

Тут Лизарди заметил выражение моего лица и осекся.

– Конечно, – пробормотал он, отводя взгляд, – все это лишь безосновательные слухи.

– А вот интересно, – спросил я, – что ты еще слышал обо мне, amigo? Кроме того, что я победил французского императора?

– О тебе? – Он обескураженно заморгал, а затем заявил: – Они тебя боятся!

– Кто они?

– Гачупинос. Сначала ты унизил их в Гуанахуато, а теперь еще и вернулся обратно, будучи единственным во всей колонии героем войны против Франции.

Лизарди покачал головой.

– Тут у нас ходили толки...

– О чем? Что меня убьют?

– Да. Люди судачили, будто Гарсиа, лучший дуэлянт Новой Испании, хотел послать тебе вызов, но вице-король запретил ему даже думать об этом.

– Неужели вице-король заступился за меня?