Ярость ацтека

– Передайте гачупинос, что если они сдадутся, я лично гарантирую, что никому не будет причинено ни малейшего вреда. Я возьму их всех под свое покровительство, слово чести.

Прикусив кончик сигары, я оглянулся на безбрежное море ацтеков, грозившее затопить город. Интересно, как Альенде собирается доводить до людей приказы: при всем желании они вряд ли сумеют что-нибудь расслышать. Не говоря уж о том, чтобы понять.

Вряд ли Альенде даже задумывался об этом, а между тем большинство индейцев плохо владели испанским, если только знали его вообще. Не говоря уж о том, что они не доверяли Альенде, ибо видели в нем, обряженном в пышный мундир испанце, живой символ ненавистной тирании. Но поскольку падре, которого ацтеки почитали святым, с одобрением относился к этому человеку, они тоже волей-неволей с ним мирились.

Разумеется, и самому падре тоже было отнюдь не просто командовать армией такого размера. Ну посудите сами: как его приказы вообще могли быть услышаны? Кто должен был доводить их до исполнения, если отсутствовала традиционная цепочка командования, включающая лейтенантов, сержантов и капралов? Да и как вообще ничему не обученные солдаты могли правильно исполнять приказы?

Беспорядки начались уже с наступлением темноты. Сначала наши индейцы принялись ломиться в таверны, которые закрыли в ожидании осады. Потом кучка индейцев заявилась в местную тюрьму – они открыли камеры и выпустили всех подряд, не делая разницы между политическими узниками, убийцами и ворами. Свободу получил каждый, кто выразил намерение присоединиться к восстанию. Правда, первый порыв быстро сошел на нет, долгий марш к городу утомил наших индейцев, и скоро они завалились спать. Но, проснувшись поутру, с лихвой наверстали упущенное.

Банды ацтеков принялись вламываться в дома, не разбираясь, кому они принадлежат – креолам или гачупинос. Жилища отчаянно грабили; то, что не могли унести, ломали, били, устраивали поджоги. Скоро уже тысячи индейцев впали в неистовство, они выбивали окна, высаживали двери домов, лавок и складов, таща ворохами и охапками все, что только могли схватить.

Повсюду гремели крики: «Смерть гачупинос!» Всех белых людей, не только не успевших удрать гачупинос, но также креолов и даже светлокожих метисов вытаскивали из домов и нещадно били.

Индейцы как раз намеревались вздернуть одного креольского купца – они уже сорвали с него почти всю одежду, – когда в их толпу ворвался верхом на коне Альенде. Его сопровождали группа офицеров и я. Падре с нами не было. Я знал, что всю ночь он проверял захваченные запасы провизии и амуниции. Армия крайне нуждалась в продовольствии, оружии и деньгах. Солдатам надо платить, иначе на что же они будут содержать свои семьи.

Альенде попытался урезонить самозваных палачей, но в ответ услышал, что он не священник, которого они все любят и которому верят, а всего лишь один из испанцев, в военном мундире. В гневе он помчался прямо на индейцев, сбил одного наземь конем и принялся наносить удары клинком плашмя, используя смертоносное оружие вместо дубинки. Мы последовали его примеру, и в конце концов индейцы разбежались. Меня просто с души воротило от необходимости бить своих, но дело и впрямь приняло дурной оборот.

Обратив в бегство несостоявшихся вешателей, мы поскакали по главной, самой богатой улице города. Повсюду толпа громила особняки, высаживая двери и таща оттуда все, что подворачивалось под руку. А ведь именно здесь, по одну сторону площади, стоял собственный дом Альенде, а по другую – дом его брата.

При помощи и поддержке одетых в мундиры солдат Альенде мы пытались пресечь грабежи и насилие, угрожая смертью и не останавливаясь перед применением грубой силы, однако ничего не могли поделать с беснующимся морем ацтеков: это было все равно что хватать пригоршнями воду. Лишь прибытие падре позволило наконец несколько унять страсти, но даже ему оказалось не под силу быстро обуздать разбушевавшуюся людскую стихию.

Когда порядок с величайшим трудом был восстановлен, Альенде, багровый от гнева и возмущения, заявил отцу Идальго:

– Подобные бесчинства недопустимы и нетерпимы! Так мы лишимся поддержки всех креолов колонии.

– То, что происходит, ужасно, – согласился падре, и по его лицу было видно, что он действительно огорчен и потрясен всеми этими жестокостями. – Но испанцы грабили и насиловали этих индейцев всю их жизнь. Трудно ожидать, что восставшие рабы будут проявлять учтивость в обращении со своими бывшими жестокими хозяевами.

– Они безмозглые дикари! – вскричал Альенде.

– Дикари? – Идальго возвысил голос. – Может быть, вы забыли о зверствах Кортеса и его конкистадоров? Забыли о трех веках угнетения и насилия, творимого над этими людьми во имя золота и Бога?

Падре умолк, а потом продолжил уже более сдержанно, но твердо: