Ярость ацтека

Утолив жажду, мы направились к епископскому дворцу, где Карлос договорился об осмотре библиотеки. Библиотека занимала красивое и довольно большое помещение: не менее ста шагов в длину и двадцати в ширину, а уж сколько там было томов в кожаных переплетах, трудно и вообразить. Мне, как человеку, гордившемуся (хотя я и ни за что не признался бы в этом ученому Карлосу) тем, что он не прочел в жизни ни одной книги, казалось, что их количество там определенно избыточно.

Некий важный сеньор, который назвался всего лишь главным библиотекарем, провел нас по книгохранилищу, где помимо всего прочего имелся отдельный закуток для книг, чтение коих не подобало доброму христианину и которые без особого разрешения не выдавались даже священникам. Позднее Карлос объяснил мне, что многие из этих сочинений прибыли из Испании, но были конфискованы инквизиторами, которые встречали корабли и тщательно проверяли грузы: а нет ли там чего неподобающего.

– Я так понимаю, что у вас хранятся тридцать два тома индейских иероглифических рисунков, сделанных еще до начала Конкисты, – сказал Карлос библиотекарю.

– Эти материалы не выдаются для просмотра, – равнодушно ответил тот.

Мой друг нахмурился и воззрился на библиотекаря в упор.

– У меня поручение от самого короля Испании – изучить индейские древности и составить их каталог.

– Эти материалы не выдаются для просмотра.

– Но почему? Нельзя ли сделать исключение? Я ведь вам объяснил, что сам король... поручил мне... – Карлос настолько разволновался, что стал заикаться.

– Эти материалы не выдаются для просмотра, – вновь прозвучал бесстрастный ответ.

Когда мы покинули библиотеку, Карлос молчал всю дорогу до самого дома. Меня так и подмывало спросить, что же такого важного может быть в старых ацтекских рисунках и письменах, но я благоразумно помалкивал, понимая, что интересы моего ученого приятеля простираются гораздо дальше моих собственных, круг которых ограничивался женщинами, попойками, лошадьми и оружием, и, скорее всего, нам друг друга не понять.

Потом Карлос сообщил мне, что намерен до самого вечера читать у себя в комнате. Не зная, чем еще заняться, я выпил в таверне вина и посетил местную puta: как уже говорилось, человек я простой и интересы у меня самые незатейливые.

* * *

На следующее утро мы снова пришли на главную площадь, где можно было нанять маленькие экипажи, запряженные мулами. Несмотря на ранний час, уличные торговцы уже вовсю предлагали свой товар: еду, одежду и вообще все, что только могло понадобиться человеку. Многие из индейцев располагались прямо на земле или на одеялах, а от дождя и солнца защищались примитивными зонтиками. В отличие от столицы, где улицы кишели léperos, здешние индейцы были чисто и аккуратно одеты.

Мы приобрели кое-что из продуктов. Карлос был великий охотник до рыбы, выбор которой в Пуэбле, в силу удаленности ее от моря, оказался небогат, однако нам удалось купить пирог с рыбной начинкой. Такие пироги доставлялись в город с побережья приготовленными лишь наполовину, их допекали уже на месте. Пока наш пирог доводили до ума, мы подкреплялись вином, сыром, жареной курицей и свежеиспеченным хлебом.

Сегодня настроение у моего друга было заметно лучше, чем накануне, когда мы возвращались из епископского дворца.

– Я должен извиниться перед тобой, Хуан, за то, что не сумел вчера сдержать гнев.

– Вовсе не обязательно передо мной извиняться, дон Карлос. Я просто...

– Слушай, хватит изображать бедного слугу-пеона, заметно же, что ты получил совсем иное воспитание. И, несмотря на все твои усилия казаться смиренным, сразу видно, что боевого духу в тебе еще больше, чем в тех задиристых петухах, которых мы видели в Сан-Агустине.

Он поднял руку, отметая мои возражения.

– Мне вовсе без надобности знать твою историю, ибо, услышав ее, я наверняка буду обязан бежать с доносом к альгвазилам, если не хочу сам угодить в тюрьму. У меня, разумеется, нет ни малейшего желания оказаться перед таким невеселым выбором, но пойми меня правильно, Хуан, я не так наивен и оторван от жизни, как тебе, наверное, кажется. Боюсь, что до сих пор ты был со мной полностью правдив лишь в одном отношении, когда выказал полнейшее пренебрежение ко всем значимым для человека вещам – истории, литературе, политике, религии. Если бы не бренди и шпаги, пистолеты да шлюхи, твоя голова была бы пуста, да и сердце тоже. Не спрашивай меня почему, но я хотел бы наполнить эту вопиющую пустоту между твоими ушами чем-то иным, значительно большим, нежели насилие и вожделение.

Я одарил его самой искрометной своей улыбкой.

– Откровенно говоря, amigo, вы не первый, кто называет меня невежественным и пытается подтолкнуть к чтению или изучению наук. Лишь благодаря непоколебимому упорству и твердому характеру мне удалось помешать мертвому грузу книг ослабить мою крепкую, способную держать шпагу, как то подобает настоящему мужчине, руку.

– Эх, Хуан, – он покачал головой, – испытывая страх перед истиной и учением, ты вовсе не укрепляешь руку, но ослабляешь свой мозг.

– Я ничего не боюсь.