Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник)

Основательно очистив дома, солдаты с гоготом начали кидать внутрь окурки и горящие клочки бумаги. В толпе кто-то жалобно вскрикнул, когда занялась ближняя изба. По знаку майора крестьян стали сгонять к коровнику, пустовавшему с прошлой осени. «Что они сделать хотят?» – подумал Пашка. По счастью, узнать не привелось.

Этот человек появился словно из ниоткуда, прошел сквозь охрану и спокойно направился к начальству. Пашка его никогда не видел: худощавый мужик в линялой рубахе, солдатских штанах и порыжелых сапогах. Короткая чернявая бородка подстрижена не по-здешнему угловато. Он шел не очень быстро, но немцы почему-то не остановили незнакомца, хотя времени для этого было предостаточно. Мужик медленно оглядел майора и что-то коротко сказал по-немецки. Потом повторил по-русски, глядя на полицая, потиравшего шишку на темени:

– Оставьте людей, и я отведу вас в Неволин скит, где спрятаны сокровища старца Антипы.

Немцы загалдели, как гуси. Толстый резко гавкнул толмачу. Тот перевел, хотя незнакомец не нуждался в переводчике:

– Ваш старец Антипа – есть вымысел. Сокровища нет.

Незнакомец пожал плечами и ответил в тон:

– Старец Антипа – не есть вымысел. Клад состоит из шести сотен ефимков, по петровским временам это были солидные деньги. Не считая… гм… материальных ценностей.

– Откуда ты зналь?

Неопределенный кивок:

– Видел.

Он врал, этот незнакомец, врал невозмутимо и уверенно, но немцы все равно не верили. Пашке очень не хотелось, чтобы они сгоняли людей в сарай. И в то же время было очень страшно – как никогда еще в жизни.

– Это правда! Я тоже видел, – голос с перепугу сломался и дал петуха. – До войны…

Его вытащили из толпы и поставили рядом с незнакомым мужиком. Мужик глянул ободряюще.

– Фи обманывать дойче командование, – впрочем, в лице желтушного гауптмана читалось желание, чтобы его переубедили. – Если клад есть, почему не забраль?

Пашка был не горазд врать, все его способности ушли на то, чтобы выкрикнуть несколько слов. Незнакомец пришел к нему на помощь. Он сощурился, в глазах парню почудилась усмешка:

– Кто же по своей воле лихо в дом позовет? Проклят клад-то. Впрочем, доблестная немецкая армия ничего не боится, верно?

Как говорили ребята в деревне, майора «брали на слабо». Но он этого не понимал. Он тявкнул пару слов, махнув в сторону машины.

– Херр официр сказаль: фи показать место, – радостно провозгласил желтушный.

Чернявый мужик снова пожал плечами:

– Вы отпускаете людей, и тогда я, так и быть, «показать место». В противном случае… – он развел руками.

Переводчик не стал дожидаться реакции своего начальства. Он доверительно произнес:

– Ты сопротивляться – тебя расстрелять. А место показывать он, – и ткнул в Пашку.

Пашка даже язык проглотил от ужаса, только помотал головой.

– А он не согласен! – почти весело сказал мужик, и в глазах блеснули озорные искры. Теперь Пашка вдруг заметил, что глаза у него жаркие – хоть костер поджигай. И синие, как васильки. И он совсем не боится ни этого надутого майора, ни угроз переводчика. Ни всей немецкой армии. «Партизан!» – подумал Пашка. Он слыхал, что партизаны – отчаянные герои. Но смерти боятся все. Или нет?

Казалось, незнакомцу было все равно, примут ли немцы его условия. Должно быть, потому они и согласились. Деревенских распустили по домам, запретив, впрочем, трогать конфискованное добро «до возвращения немецкой армии». И вся немецкая армия в лице двух десятков солдат, дородного майора и желтушного переводчика двинула в лес за сокровищами старца Антипы. Машины пришлось оставить: Пашка и чужак в один голос сказали, что транспорт не пройдет. А незнакомец добавил, что понадобятся все свободные руки: золото – штука тяжелая.

Впрочем, руки им все равно связали. Немцев было много, но безоружного худощавого мужика они опасались. И едва ли понимали, что их тревожит. Пашка тоже не понимал. Когда углубились в лес, фрицев он перестал бояться. Они были такие… как с карикатуры Кукрыниксов: тощий немец и толстый немец. Жадные и глупые. Может, и не очень глупые. Когда незнакомец доведет до скита, их с Пашкой, конечно, убьют. Но это почему-то не пугало. Страшно было там, в селе, среди толпы людей. А здесь был этот мужик, который совершенно спокоен. И Пашка тоже спокоен. Но мужика робел. Он был… непонятный, вот! Шагал беззаботно, крутил головой по сторонам и улыбался солнцу. Пашка шел рядом и думал: куда он их ведет? А потом понял, что идут они вовсе не той дорогой. И встревожился.

Мужик заметил. Он снова лукаво сощурился и спросил шепотом:

– Эй, малой, ты сам-то дорогу помнишь?

Назвать Пашку Быкова «малым» давно ни у кого не поворачивался язык, но он не стал спорить, сам чувствовал, как беспомощно по-детски надуваются губы.

– Ясно. Не помнишь. Звать как?

– Па-павел.

– А-а! Хорошо, что Павел.

Пашка не решился спросить, что же тут хорошего. Он вообще редко полное имя говорил, а тут вдруг захотелось вот. Мужик снова ободряюще улыбнулся:

– А меня… дядей Матвеем можешь звать.

Тут на них налетел переводчик, ругаясь по-немецки, и даже стукнул Пашку по загривку:

– Не разговаривать! Русише швайн!