Ярость инопланетного дикаря

Я смотрю на джунгли. Мы уже довольно высоко в горах, и когда я оборачиваюсь, то вижу вдали Буну, едва выглядывающую из-за туманного горизонта. От этого зрелища у меня внутри холодеет. Я понятия не имела, что мы зашли так далеко. Мне казалось, что мы прошли всего несколько миль. Если мы не развернемся в ближайшее время, я могу полностью потерять ее из виду. Тогда как я доберусь домой?

Мое хорошее настроение испарилось. Я вытягиваю руку и указываю пальцем.

— Я хочу идти к Буне. Даракс, теперь отвези Хайди к Буне. Домой.

У меня нет большой надежды, что он действительно это сделает. Но пещерный человек должен знать, чего я хочу.

Даракс смотрит на меня, а затем оборачивается, чтобы посмотреть в указанном направлении.

— Это плохое место, — говорит он. — Много ироксов живёт там. И злые духи, которые заставляют небо танцевать.

Ну, по крайней мере, он начал говорить со мной. На Буне и правда много не-птеродактилей, а старый космический корабль иногда устраивает довольно дикие световые шоу, которые освещают облака. Но я хочу всё ему объяснить.

— Друзья, — возражаю я. — Друзья Хайди. Не духи. Просто… — я не знаю, как сказать «космический корабль» на каменном языке, и есть ли у них вообще такое слово. — Только сосуд. Старый, но не опасный.

Мужчина поворачивается и продолжает вести рекса вдоль ручья.

— Буна — злое место со странными огнями. Некоторые говорят, что там живут предки. А ироксы кружат вокруг него.

— Это дом Хайди.

Даракс пронзает меня своими яркими глазами.

— Дом Хайди — это пещера в дне пути от Буны.

— Пещера — не дом Хайди. Буна — это дом, — на этом мой словарный запас на пещерном языке заканчивается, но мне еще многое нужно сказать, и я продолжаю на английском. — Да, мы жили в пещере, где ты видел меня той ночью. Потом ты просто ушел. А потом ты преследовал меня всю дорогу до Буны вместо того, чтобы подойти к нам при свете дня, как порядочный человек. Ты хоть представляешь, как сильно ты нас напугал? Нам пришлось переехать из-за тебя!

Я снова поворачиваюсь к Дараксу спиной и выпрямляюсь. Теперь он знает, чего я хочу, но не дает мне этого. Полагаю, мне не следовало ожидать ничего другого, но все же я разочарована. Мне бы хотелось привести Даракса к девочкам и поговорить с Ароксом и Джекзеном. И, возможно, уговорить его присоединиться к нашему племени без всей той драмы, через которую пришлось пройти Софии и Эмилии. У него явно есть что предложить нашему племени, тем более что он управляет долбанным тираннозавром. Но сейчас я не думаю, что это вариант.

Дальше мы двигаемся молча. Река стала уже, и вода кажется совершенно прозрачной. Мы можем пересечь ее в любое время, когда Даракс захочет, и тогда между мной и девочками возникнет серьезное препятствие. Я могла бы пересечь реку вплавь, но здесь довольно быстрое течение, и, думаю, что в верховьях реки есть пороги. А ниже по течению вода была коричневой, грязной и не очень-то привлекательной для плавания.

Солнце садится, и я снова вспоминаю, что на Ксрене день короче, чем на Земле. Все это настолько чуждо, что придает всему происходящему оттенок нереальности. Как будто это сон, и я скоро проснусь в общежитии в своей кровати и снова буду раздражаться, что моя соседка по комнате никогда не ставит свои туфли аккуратно рядом друг с другом за дверью.

У меня обычно не так много времени для раздумий, здесь, на этой юрской планете. Днем я делаю полезные вещи для нашего маленького племени и болтаю с другими девочками, стараясь потратить всю свою энергию. А вечером я обычно так устаю после целого дня работы, что быстро засыпаю.

Все это нарочно. Я делаю это, чтобы у меня не было времени думать о моем положении. О том, что я, вероятно, застряла здесь навсегда. О том, что с этой планеты, вероятно, нет выхода. О том, что моя жизнь будет гораздо короче, чем на Земле. И что все усилия, которые я вложила в получение степени, вероятно, пропадут.

Но сейчас у меня есть время подумать. Из всех грустных мыслей, которые я так старательно стараюсь избегать, одна занимает особое место в моем сознании, потому что думать об этом я боюсь больше всего. Но теперь, тяжело и неумолимо этот болезненный маленький узел начинает развязываться: я, вероятно, никогда больше не увижу свою семью.

Моя мама никогда не узнает, что со мной случилось. Она больше никогда не будет делать макаронную запеканку, потому что она будет напоминать о наших совместных пятницах, когда были только мы вдвоем, очень плохой фильм и бутылка пива для каждой.

Мой отец будет скучать по мне в своей тихой манере, время от времени заходя в мою комнату и стоя в центре неё часами, потому что там он будет чувствовать себя ближе всего ко мне. Папа отдал мне целую комнату в своей маленькой квартирке, в которой я жила, если проводила выходные или каникулы у него. А в остальное время он никогда не позволял никому оставаться в ней, потому что «это комната Хайди».