Ярость космоса

– Отсеки корабля очищены от вредных примесей и дыма на 55 процентов,- спустя минуту молвил Беттелз, глядя на датчик загрязнения воздуха.

– Подтверждаю,- отозвался штурман.

– Отлично. Главный компьютер сообщает, что никакого возгорания больше нет. Можно пускать кислород.

– Раз можно, значит, пускаем,- не был против Аксель Стокард.

Они провели необходимые манипуляции с аппаратурой и дальше просто следили за показанием датчиков. Еще через минуту уровень загрязнения воздуха в отсеках челнока составлял не 55, а 15 процентов – уровень чистого воздуха с сорока пяти возрос до 85.

– Отлично, Аксель. Поздравляю. Мы победили пожар и очистили наш корабль!- произнес командир и потом даже улыбнулся самому себе или, возможно, находившимся перед ним приборам.

Когда с момента включения аварийной подачи энергии прошло всего около двух с половиной минут, приборы показали полное очищение воздуха в каждом уголке шаттла: никаких вредных и токсичных примесей в нем не отмечалось.

– Да, мы очистились,- повторил Беттелз.- Но у нас сгорело более четверти запасов кислорода. Печально. Оставшегося хватит максимум на три недели.

Когда "Созвездие" был еще целым и невредимым, кислород для вентиляции всех его помещений брался из больших резервуаров, находившихся в модульной части космического корабля. Оторвавшись от модулей, челнок стал использовать собственные запасы жизненно важного для человека газа. Пожар, возникший в отсеке шаттла, уничтожил немалую его часть, и запасов кислорода в небольших баках челнока стало еще меньше. Теперь наступал тот период, когда придется бросить затею с исследованием Красной планеты, не тратить на научные работы драгоценное время, а делать все, чтобы спасти себя. Если верить показаниям приборов, у Беттелза и Стокарда действительно оставалось в запасе никак не более трех недель.

И три – это в самом лучшем случае. Времени не так уж и много на то, чтобы отладить шаттл "Созвездия" и убраться с этой злосчастной планеты. Какие уж тут научные изыскания? Не до них как-то.

Было еще восемь других скафандров. У каждого имелся кислородный баллон, которого хватило бы для дыхания в течение пяти – шести часов. Но это не спасение. На это не стоило особо рассчитывать.

Покончив с пожаром и очисткой воздуха, два товарища-астронавта остались в креслах и какое-то время молчали. Обдумывали все, что только что сделали, прогоняли в уме всю свою трагедию и осознавали всю серьезность положения, в котором оказались.

– Да-а, дела…- вздохнул Беттелз, глядя перед собой, в окна.

Лобовые стекла покрылись многочисленными трещинами, но выдержали и не разбились.

Нос "Созвездия" зарылся в марсианские песок и пыли до самых иллюминаторов, и астронавтам, смотревшим сейчас в них, из-за этого казалось, что они находились на уровне земли. Впереди, куда смотрел шаттл, красовалась сухая безжизненная пустыня бурого цвета. В мутном желто-сером небе невысоко от горизонта стояло солнце. То самое солнце, что согревало и освещало Землю. Но здесь оно было чуть меньшего размера; его диск выглядел совсем небольшим, но светил еще достаточно ярко, чтобы марсианский день не отличался заметно от земного по яркости. И тишина. Мертвая тишина как внутри шаттла, так и за его пределами. Такая тишина, словно люди в один миг оглохли, напрочь лишились слуха.

Несколько минут оба астронавта сидели и безмолвствовали, просто смотрели на этот марсианский пейзаж, на этот чужой холодный и беззвучный мир, а затем Аксель Стокард негромко, с определенной долей волнения и трепета в голосе выговорил:

– Джон, мы на Марсе! Мы на Марсе! Понимаешь?

– Да, на Марсе,- подтвердил командир.- Мы первые люди, которые совершили посадку на эту планету.

– Знаешь, я бы сейчас рассмеялся. Чувствую, что хотел бы посмеяться, но… нет, не могу,- сказал штурман.

– Почему?

– Почему?- тот промолчал немного.- Не знаю. Просто у нас все так вышло… Мы первые люди, прилетевшие на Марс. От этого и радостно становится. Но то, как мы сюда прилетели…

– Понимаю,- вздохнул Джон.- Нет, у меня только грусть, никаких радостных мыслей не возникает.

– Я же не сказал, что мне весело,- так же негромко и достаточно медленно, словно находясь в глубоком раздумье, говорил Стокард.- Мне отнюдь не весело, Джон. Если б я сейчас и посмеялся, то это, скорее, был бы горестный смех над нашей судьбой, вообще над нами. Да уж, отличные из нас получились первопроходцы. И это при всем притом, что мы с тобой далеко не новички. Особенно ты.

– Если я правильно тебя понял, то ты хочешь сказать, что не веришь в наше спасение. Так?- с опаской спросил Беттелз.

Его коллега молчал. Наверное, не хотел отвечать, потому что Джон Беттелз правильно все понял. Не дождавшись ответа, командир корабля заговорил следующим образом: