Ярость мщения

Инстинктивно я обхватил его и крепко прижал к груди. Он задеревенел и никак не мог остановиться. Напротив, вопль его становился все неистовее, неистовее и неистовее. Он не слышал меня и не мог прервать свой крик. Остальные дети понемногу утихомирились и смотрели на Алека и меня. Лица были озадаченны, неуверенны. Что это, тоже элемент игры? Я дал сигнал Маленькой Айви — описал пальцем круг в воздухе, мол, пусть еще немного покричат — и вышел на улицу с по-прежнему кричащим Алеком на руках. Широкими шагами я пересек темную лужайку, сбросив на ходу туфли, и, подойдя к бассейну, не останавливаясь, шагнул прямо в воду вместе с малышом.

Мы вынырнули, ловя ртом воздух. Правой рукой я по-прежнему держал Алека, загребая по-собачьи и колотя по воде как сумасшедший. Мальчик все еще пытался кричать, но, совершенно застигнутый врасплох, в основное кашлял и отплевывался..

— Все хорошо, Алек, все просто прекрасно. Я люблю тебя, маленький. Ты все сделал правильно. Просто ты забыл, как надо остановиться.

Он сердито посмотрел на меня, но я обнял его и крепко поцеловал. Тут Алек обозлился по-настоящему. Злость хорошая примета. Она гораздо лучше безразличия. Этот человек, по крайней мере, живет. Я поплыл с ним к мелкому концу бассейна, где была лесенка.

Когда мы вернулись в большую комнату, с нас обоих текло ручьями, я смеялся, а Алек безуспешно пытался прийти в себя. Он и сердился на меня, и в то же время не хотел отпускать. И еще ему хотелось снова закричать, а вот бассейн его не привлекал.

Маленькая Айви уже заворачивала нас в полотенца Такое случалось и раньше — время от времени кто-нибудь получал сеанс водной терапии. Близость бассейна была одной из причин, почему мы проводили игры в главном вестибюле.

Мы сняли с Алека мокрую одежду, и он сидел голый, завернувшись в три больших толстых полотенца. Где-то были и купальные халаты, но Маленькая Айви не нашла их. а останавливать игру было нельзя.

Дети по-прежнему образовывали круг, только теперь они сидели на полу, а Маленькая Айви для пущей таинственности притушила свет. Ради безопасности я посадил Алека к себе на колени.

— Хорошо, — сказал я. — А теперь давайте вспомним о самом печальном на свете. Я начну. Самое печальное на свете — это добрый старина Вэг, оставшийся без ужина. Разве это не ужасно?

Некоторые с серьезным видом закивали. Многие любили старика Вэга. Я задал вопрос: Кто может придумать что-нибудь еще более печальное?

Одна маленькая девочка подняла руку: — А если все останутся без ужина?

— Хорошая мысль, — одобрил я. — Это намного печальнее. А что еще хуже?

Один из подростков предположил: — Все останутся без ужина, потому что не будет никакой еды?

— И никто не знает, где моя мама, — добавил маленький Тоби-Джой Кристофер.

Следовало быть предельно осторожным с этим упражнением, так как мне не хотелось, чтобы они раньше времени перешли в следующую стадию. Я быстро сказал: — О да, это ужасно печально. Господи, как это печально, мне даже хочется плакать.

Я закрыл лицо ладонями и притворился, будто плачу. Алек удивленно смотрел на меня.

— Но давайте подумаем о еще более печальных вещах, — предложил я. — Кто может вспомнить что-то еще более печальное?

— Моя мама ушла, — напомнил Тоби-Джой.

— А у меня никогда не было мамы, — вмешалась маленькая девочка.

— Моя мама умерла, — сообщила другая. Отлично. Теперь они сравнивают печали.

— А моя мама сказала, что вернется. Я просто жду ее здесь. — Малышка была почти что надменна. Этим она ставила себя как бы выше игры: я, мол. не отношусь к вам, я здесь временный гость.

Ответом ей было несколько недоверчивых взглядов. Дети неглупы. Каждый понимал: если уж ты тут, значит, тебе больше некуда податься и никто за тобой не придет. Это было правдой даже для большинства взрослых. Упорно ходили слухи, что Джека Балабана разыскивают за убийство в Ирландии. Ерунда, конечно, — что-нибудь вроде ста сорока семи взломов автомашин в Чикаго было бы гораздо ближе к истине, — но сплетня всегда интереснее правды.

Внезапно в комнате наступило молчание. Все дети неожиданно оказались наедине со своими печалями.

Я сказал; — Итак, все думают о чем-то печальном. Если кому-то не о чем печалиться, пусть придумает что-нибудь очень грустное, самое печальное на свете. А теперь напрягитесь и представьте себе, как нам сейчас плохо. Если хотите, закройте глаза.

Большинство уткнулись лицами в ладошки. Мы уже переиграли множество игр на воображение, и эта мало чем отличалась, разве что была более напряженной.