Ярость мщения

— Вы кто? — подозрительно спросил он. — Здешний босс?

— Меня зовут Джим.

— Это я знаю. Но кто вы?

— Друг Холли. — Я попытался отвлечь его, протянув руку.

Не помогло.

— Угу. А что вы здесь делаете? Нам запретили разговаривать с незнакомыми.

— Выходить из автобуса вам тоже запретили. Он проигнорировал и это.

— Я хочу пить.

— Как тебя зовут?

— Зачем вам это нужно?

Я пожал плечами и снова сменил позу, окончательно разогнувшись и опершись спиной на автобус, теплый и пыльный. Майка уж точно измазана.

— Чтобы я знал, как к тебе обращаться.

Я посмотрел на паренька сверху вниз. Рост давал мне больше чем просто психологическое преимущество, но я чувствовал, что сейчас неподходящий момент для игр типа: «Я больше тебя». Вместо этого я улыбнулся.

— Ты ведь не хочешь, чтобы я звал тебя «Эй ты», не так ли?

Он сморщил нос и отошел к остальным детям, окончательно потеряв ко мне интерес.

— А ну-ка залезайте обратно в автобус, пока Олли не вернулся. — Он потянулся, чтобы схватить Алека, но тот увернулся. Мальчик снова попытался поймать его, и снова Алек отступил, на этот раз с заметным оттенком непокорства. Подросток опять шагнул к нему и занес кулак.

Я выставил руку — запястье мальчишки ударилось о нее. Схватив его, я поднял его руку над головой, удерживая крепко и на такой высоте, чтобы ему было неудобно. Причем не только физически.

— Кончай это дело, — сказал я тихо, но внушительно. — Здесь не будет никаких драк.

— Кто это сказал? — Я.

— Ну и что?

— А вот что… — Ладно, я сыграю в эту игру, раз уж это необходимо.

Я поднял его за шиворот. Материал рубашки был достаточно прочен, чтобы выдержать его вес; ступни мальчишки едва касались земли; оставалось только сделать Подножку.

— Я так сказал — я больше тебя. — Осторожно — на этот раз очень осторожно — я выставил кулак перед его физиономией. — Намного больше. Значит, если начнется мордобой, сорву банк я.

Он притушил свою воинственность — выхода не было, — но непокорство и недоверие оставил при себе. Тут я был бессилен. Закусив нижнюю губу, мальчишка смотрел мимо меня. Я выиграл.

Отпустив его, я сунул руки в карманы и улыбнулся.

Он ногой пнул меня в живот. Вполне заслуженно: не надо терять бдительность.

Главная проблема в драке с ребенком заключается в том, чтобы не казаться со стороны зверем. Лучше всего вообще не драться. К счастью, эта мысль появилась уже после того, как я разделался с ним. Слегка, конечно.

Сперва я хлопнул его по уху, а когда он поднял для зашиты руки, легонько ткнул в живот четырьмя пальцами. Он сложился пополам, и я шлепнул ладонью по его заднице. Потом, держа его на вытянутой руке — щенок по-прежнему норовил ударить меня, — шлепнул еще раз. А после этого крепко взял за горло, и он прекратил сопротивление, боясь задохнуться.

Я пытался скрыть, что тоже запыхался. Он сражался, как маленький тигр.

— Давай договоримся об одной вещи, — предложил я. — Никогда больше не пускай в ход кулаки, о'кей?

Он сверкнул на меня глазами: — Алек — мой.

— Как «твой»? Вы братья?

— Не совсем.

— Тогда что?

— Просто… мы вместе. Всегда.

— О! — Мне следовало бы сообразить. Ослабив хватку, я спросил: — Тебя можно отпустить?

Мальчишка кивнул.

— Хорошо. — Я освободил его. — Никто не собирается разлучать вас, не бойся. Но не смей его бить.

— Он не любит разговоров. А если его маленько поколотить, то двигается шустрее.

Неужели малыш страдает аутизмом?[4] Что ж, вполне возможно. Но опять-таки, может, и нет. Может быть, он просто задержался в развитии, как многие из тех, кто попал под молот, висевший буквально над каждым. Иногда ненормальность — лишь здоровая реакция на аномальные обстоятельства, как сказал однажды Форман.

— Ладно. — Я положил руку на плечо Алека. Круглоглазик давно прислонился ко мне в поисках защиты, но я не замечал этого, пока не нащупал его рукой. — Ладно, у нас здесь можно молчать. — Я наклонился к малышу: — Если не хочешь говорить, то и не говори. О'кей?

Он ничего не ответил, но смотрел на меня во все глаза.

В это время к нам подлетела Бетти-Джон Тримейн — коллекция веснушек и копна красноватых волос; они словно не могли окончательно выбрать, какими им быть — желтыми или ярко-рыжими, — и потому остановились пока на ужасном бледно-розовом цвете, сиянием окружавшем ее лицо. Загар превратил ее в генератор веснушек; иногда ее называли Матерью Веснушек, правда за глаза. Когда-то Би-Джей была хорошенькой; впрочем, она и сейчас смотрелась недурно, если вам нравятся худенькие женщины.

— О, привет, Джим, рада, что ты здесь. С детьми все в порядке?

— Все отлично.

Олли, шофер, нахмурился.

— Эй вы, малышня, вам же было велено сидеть в автобусе.

— Там слишком жарко, — вступился я. — Я разрешил им выйти.

— Ну, если так…

Би-Джей не обращала на шофера внимания. Она раскусила его, как и я.