Ярость небес

— Но это же абсурд, господин президент. Уж африканцы точно не смогут построить рельсовую пушку. Даже у нас, к сожалению, есть в распоряжении пока только опытная модель...

— Но запустили его из Африки, — сказал президент с нажимом.

— Если вам угодно, сэр...

— Мы возвращаемся, генерал. Возвращаемся на поверхность.

— Чрезвычайно рад это слышать, сэр.

— И как только мы окажемся там, я собираю пресс-конференцию.

— Простите, сэр, но мне это кажется преждевременным.

— А мне нет. И не забудьте, что я — верховный главнокомандующий.

— Так точно, сэр, но как исполняющий ваши обязанности...

— Об этом как раз забудьте. С этого момента свою работу я буду делать сам. А вы — свою. Выполняйте.

— Есть, сэр, — и генерал Лейбер с унылой физиономией принялся засовывать в пакет врученную ему президентом модель паровоза.

Глава 12

Перекрывающий энергию рубильник Петр Колдунов отключал только сам. Обычно этим занимались, конечно, младшие техники, а уж никак не один из ведущих спецов Министерства науки. И будь он в России, Колдунов и не вспомнил бы об этом рубильнике. Но сейчас он находился далеко от дома и никому из своих лобинийских подопечных не доверял ни на грош. Самое малое, что они могут натворить, — это врубить режим запуска пока сам он находится внутри магнитного ускорителя, и светило советской науки со свистом вылетит на орбиту, как пробка из бутылки шампанского.

Поворотом рычага энергия разом отхлынула от ускорителя; над головой замигали автоматически включившиеся лампы. Не освещение, а прямо иллюминация, но с ним хоть немного веселее. Мысль о том, что еще не один месяц придется сидеть под поверхностью лобинийской пустыни, имея полтора десятка местных дуболомов в качестве приятной компании, повергала Петра Колдунова в совершеннейшую тоску.

Войдя в зарядную камеру ускорителя, больше напоминавшую массивный банковский сейф, нежели главную часть самого мощного оружия в мире, Колдунов подумал: может, у него от этого освещения развилась депрессия?.. Не забыть, вернувшись в Москву, посоветоваться со специалистом. Если, конечно, удастся выбраться из этого саркофага под тоннами песка в относительно здравом уме и твердой памяти. Горько усмехнувшись, он привычно набрал код допуска, тщательно прикрывая настенную панель, чтобы никто из суетившихся за спиной лобинийских техников не подсмотрел цифры. Да где им...

Над панелью замигала красная лампочка — знак того, что код допуска принят. Колдунов быстро обернулся. Так и есть — эти кретины в дурацких зеленых пижамах уставились на него своими угольными зенками. Разочарование, написанное на смуглых физиономиях, красноречиво свидетельствовало о том, что подсмотреть код они так и не смогли.

Последний этап — нажать кнопку, включающую гидравлику. Ткнув кнопку пальцем, Колдунов сердито уставился на нее. От шныряющих за спиной лобинийцев его уже скоро начнет тошнить. Лобиния считалась союзником Советской России, но он, Петр Колдунов, ученый, привыкший во всем полагаться на доводы холодного разума, уже был сыт по горло сумасбродными выходками психованного диктатора Лобинии — полковника Ганнибала Интифады. Он прекрасно понимал, что малейшая ошибка будет стоить ему жизни — полковник с наслаждением перережет горло не оправдавшему надежд заморскому ученому и сам полезет в электромагнитный ускоритель.

Откатилась в сторону огромная железная дверь, и на Колдунова уставилась лоснящаяся черная дыра туннеля — черная, как сердце капиталиста, с сарказмом произнес про себя Колдунов. Воняло еще хуже, чем в прошлый раз. Резкий запах озона перебивала вонь нагретого металла. И воняет-то чем-то черным. Запах такой же, как вид. Черный, как... как душа лобинийца. Или как мой собственный юмор в последнее время, с неудовольствием подумал Колдунов.

Нажав кнопку мощного аргонового фонаря, Колдунов шагнул в темную пропасть. Дышать здесь можно было лишь ртом. Сразу начало тошнить. Чтобы отвлечься, Колдун начал водить по стенкам лучом фонаря. Высотой футов двадцать, изогнут под тупым углом вверх. В который раз Колдунову почудилось, что он попал в брюхо к гигантской ядовитой змее...

Состоял туннель из четырех стенок, соединенных вместе массивными болтами с наружными гайками. К каждой стенке был прикреплен плоский рельс из меди. Это и был проводник; идущее по нему электричество порождало электромагнитный импульс такой силы, что он мог вывести на орбиту средних размеров небоскреб.

Как и предполагал Колдунов, левый рельс оказался поврежден во время последнего запуска. Медная поверхность оплавилась и выгнулась, словно взбесившееся электричество пыталось вырваться наружу. Правый рельс сохранился вроде бы лучше. Но, пройдя еще несколько метров, — идти приходилось медленно, так как подъем становился круче — он понял, что именно правому рельсу досталось больше всего: он лопнул в соединении. Вот почему советские станции слежения сообщали, что у последней болванки был неровный полет. Колдунов тяжело вздохнул. Придется менять, черт бы их побрал, оба рельса...

Полковнику Интифаде это не понравится, совсем не понравится — в этом Колдунов был уверен.