Ярость

«Арт-Манеж» уже набрал обороты, и выставка была полна зрителей. Обсуждая на ходу успехи и неудачи коллег, Виктор и раздосадованный Дольф не спеша шествовали по залу, но спокойно дойти до цели им было не суждено. С грохотом распахнулась дверь одного из подсобных помещений, и на их дороге снова встала Соня Штейн. Дольф побледнел как лист бумаги. Сжимая в правой руке топор с пожарного щита, а левой удерживая на поводке оскалившуюся собаку, Соня двинулась на оцепеневших любителей искусства. Молодая художница была абсолютно голая.

Пресса взвыла от радости, а скучавший от вынужденного безделья охранник лишился дара речи. Глупо растопырив руки, он качнулся вперед, но девушка замахнулась на него топором, и черный костюм трусливо замер на месте.

– Слушайте! – срывающимся от возбуждения голосом воскликнула художница. – Слушайте! Меня больше нет! Я ноль!!! Я голый, абсолютный ноль!

В возникшей сумятице и неразберихе никто ничего не понял и слов не разобрал.

– Я ноль! И мои картины ноль! Я умерла как художник!

Соню немедленно начали фотографировать и с нарастающим интересом вслушиваться в ее монолог.

– Но я все равно покажу вам актуальное искусство, самое актуальное на этой выставке! – надрывалась девушка. – Оно свершится сейчас, идите за мной, и вам будет о чем поговорить!

Воодушевившись этим призывом, изумленная публика сообразила, что ничего страшного не происходит, и с живейшим интересом стала следить за развитием действия. Мужчинам начавшийся перформанс так понравился, что многие даже покраснели от удовольствия. И действительно, вид молодого тела был настолько притягателен, что, несмотря на всю абсурдность происходящего, все как зачарованные смотрели на возбужденную Соню, а она в упор смотрела на растерявшегося Дольфа и многообещающе грозила ему красным топором.

Продолжая кричать что-то про смерть художника, девушка в считаные минуты собрала вокруг себя кучу журналистов и была уже освещена ярким светом телекамер. Гул голосов, крики и недоуменные возгласы собрали целое столпотворение зрителей, возник настоящий ажиотаж.

– Все за мной! – как боевой клич прокричала акционистка. – На смерть искусства!

– Вызывай ментов, – только и успел прошептать Дольф оторопевшему охраннику.

Девушка с собакой повела огромную толпу в дальний угол выставочного зала, к маленькому стенду с множеством небольших картин. Там среди прочих, ничем неприметных изображений висели четыре застекленных коллажа с яркими спиралями и цветными точками, густо рассеянными по угольно-черному фону. Под картинами у стены стояла двуспальная кровать с несвежим мятым бельем, в ней, прямо на простыне, опрокинутая пепельница, женские трусы, использованный презерватив и еще какой-то мусор, а на полу перед кроватью – сандалии, майка и остальные элементы сегодняшнего Сониного костюма.

– Вот моя работа! – возопила голая художница, указывая на яркие абстракции и развороченную постель. – Она никому не нужна! Еще вчера она была не настолько плоха, чтобы быть здесь, но уже сегодня оказалась не настолько прекрасна, чтобы попасть в историю искусства! Так пусть все это исчезнет вместе со мной, пусть это будет моей смертью как художника! Сегодня, здесь и сейчас!!!

Голос Сони охрип от крика и стал напоминать рев раненого животного.

– Подавись, галерист, своими деньгами! Искусство должно быть свободно!!! – завыла она на самой высокой ноте, глядя на парализованного страхом Дольфа.

9