Яростный поход. Танковый ад 1941 года

Но вот в дело вступила гитлеровская гаубичная батарея. Совместным огнем немецкие артиллеристы и танкисты подбили одну «тридцатьчетверку», затем другую…

На поле боя остался лишь исполинский Т-35 — пятиглавый «Змей Горыныч» со стальной шкурой и огнедышащими жерлами орудий.

Стволы пушек уже перегрелись от постоянной стрельбы, внутри бронированных отсеков «сухопутного крейсера» уже было нечем дышать от пороховой гари, раздирающей легкие. Захлебывался от перегрева двигатель. Однако экипаж капитана Корчагина продолжал вести бой.

«Панцер-3» и «Штурмгешютце-3» окружили бронированного монстра Страны Советов. Несколько угловатых стальных коробок, взрывая стальными траками гусениц украинский чернозем, попытались обойти Т-35 с флангов и окружить его.

Роковая ошибка гитлеровских танкистов!

Малые орудийные башни создавали вокруг «сухопутного крейсера» круговую зону поражения, частично компенсируя этим недостаток маневренности Т-35. А «сорокапятки» 20К на средней и малой дистанции уверенно пробивали броню бортов немецких «средних/тяжелых» танков и самоходок. За счет работы полуавтоматики при стрельбе бронебойными и бронебойно-подкалиберными снарядами повышалась и плотность огня.

Уже несколько броневых коробок с черно-белыми крестами на башнях превратились в погребальные костры для своих экипажей. Тела в серых мундирах без счета усеяли поле.

Николай Горелов стрелял, как заведенный. Мир для него сузился до размеров панорамы пушечного прицела, а грохот «сорокапятки» он уже воспринимал так же естественно, как биение собственного сердца. Его снаряды рвали броню проклятых «панцеров», дырявили угловатые башни, вырывали «с мясом» опорные катки. Иногда особо удачный выстрел приходился в стык броневых листов танка-мишени. И «панцер» «раздевался» — бронеплиты слетали с него, словно шелуха.

Также мощно била и 76-миллиметровая пушка КТ-28 в главной башне. Даром что в ее боекомплекте не было бронебойных снарядов. Осколочно-фугасные и шрапнельные, поставленные «на удар», били стальные панцири «панцеров» так же эффективно. Разрывы на броне немецких машин приводили к контузии экипажей. Изнутри откалывались осколки брони, раня солдат панцерваффе. От мощных ударов заклинивало башни или захлебывались карбюраторные двигатели «Майбах». Осколки и шрапнель выбивали приборы наблюдения и танковые прицелы. Пулеметные очереди «Дегтярей-танковых» залепляли расплавленным свинцом смотровые щели и косили пехоту противника.

Но вот один из снарядов немецкого «Штурмгешютце-3» пробил бортовой бронеэкран. Другой ударил в корпус. Пятибашенный «сухопутный крейсер» дернулся, словно живое существо, — всем своим стальным телом и замер.

— Подбиты! Мы подбиты, потеряли ход! — в своем крохотном отсеке управления старшина Стеценко с досады ударил кулаком по броневой переборке.

— Продолжать огонь! Экипажу — приготовиться к эвакуации, — приказал капитан Корчагин.

Эвакуация из Т-35 была сопряжена со смертельной опасностью: выход из танка был возможен только через верхние люки, а прыгать нужно было на землю с высоты более чем трех метров!

Первыми ушли через верхнюю башню радист и заряжающий, выкарабкался и моторист. Пришла очередь покидать свои тесные отсеки башнерам.

Капитан Корчагин стрелял попеременно то из 76-миллиметровой пушки, то из «Дегтяря», установленного в шаровой установке в башне. Как и полагается командиру, он покидал свой «сухопутный крейсер» последним.

Николай тоже поддерживал командира огнем из пушки. Башнер-пулеметчик откинул тяжелую крышку люка.

— Коля, уходим!

— Давай, я за тобой! — Горелов, выпустив очередной снаряд из своей «сорокапятки», сменил стрелка у пулемета. «Дегтярев-танковый», снова завел свою смертоносную песнь. За трескотней выстрелов Горелов и не услышал, как танкист, выбравшись из башни, осел со стоном на броню. Его грудь была перечеркнута пулеметной строчкой…

И он был не первым, сраженным огнем врага. Пули и осколки вспарывали воздух и человеческие тела.

Николай стрелял, пока не закончились патроны в диске пулемета. Башня содрогнулась от близкого взрыва, по бороне хлестнули осколки, а внутренности башни заволокло сизым дымом.

Горелову совсем не улыбалась перспектива сгореть в танке.

По башне снова ударило. А из башни высовываться — страшно. Лейтенант уже привык к своему танку, он мнился молодому командиру эдакой неуязвимой и неприступной крепостью на гусеницах. А там, за броневой надежностью стальных стен, пули и осколки, как горох, обсыпают. Да и рискованно было-то: главной башней кожу с головы сорвет к шуту, чертовой матери! Или даже вообще может голову оторвать.

А немецкие снаряды долбят, словно отбойным молотком. Стало еще хуже — гитлеровцы окружали и теперь долбили со всех сторон. Мотор тяжелого танка заглох, пушку заклинило, главная башня не вертится. Тут показались немецкие солдаты. Бегут к танку с какими-то ящиками, а Горелов-то по ним даже стрелять не может. Бойницы для личного «нагана» приспособлены, а у него — пистолет «ТТ».